О. А. Пороль. Идейно-смысловые доминанты в позднем творчестве А. С. Пушкина

О. А. Пороль (г. Оренбург)

Идейно-смысловые доминанты в позднем творчестве А. С. Пушкина

Известно, что осенью 1826 года произошел крутой перелом в судьбе    А.С.Пушкина, шесть с лишним лет томившегося в политической ссылке.   Д.Д.Благой в своем фундаментальном исследовании «Творческий путь Пушкина» отмечал, что «с этого времени начинается самый тяжелый период жизни русского национального гения – ее последнее десятилетие – и вместе с тем наиболее зрелый, самобытный и плодотворный, чреватый будущим период его творчества» [4, с. 13].

В позднем творчестве А. С. Пушкина лейтмотивом проходит мысль о смысле человеческого бытия. Художественный мир поэта 1826–1830 годов отличает доминирование в них пространственно-временных отношений в контексте библейского дискурса.

Цель настоящей статьи – рассмотреть доминантные мотивы, функционирующие в поздних поэтических текстах поэта. 

Восходящие к Библии свет, путь, крест, торжество и покой – доминантные образно-смысловые понятия, в поэтической системе позднего творчества А. С. Пушкина. Несомненно, что свет, путь, крест, торжество и покой – древние образы-символы, сквозные для всей мировой культуры мотивы. Библия – семантическое ядро всей европейской культуры и русской в том числе. Слова свет, путь, крест, торжество и покой входят в лексический фонд христианской ценностной системы церковнославянского языка и зафиксированы в Полном церковнославянском словаре Г. Дьяченко. Являясь сквозными для всей мировой культуры, образы свет, путь, крест, торжество и покой в русской культурной традиции, в художественном мире позднего Пушкина имеют свою особенность и выражают не просто идею жизни, а прежде всего ее нравственную направленность. 

По мнению Н. В. Измайлова, атмосфера, в которой живет Пушкин в 30е годы, его собственное личное и общественное положения таковы, что лирические признания этого времени принимают все более скорбный характер [8, с. 235.].

Обратимся к IV и V частям значительного стихотворения религиозно-философского содержания «Странник», вчерне написанного в 1835 году и «доведенного до окончательной отделки» летом 1836.                                   

IV

Пошел я вновь бродить, уныньем изнывая

И взоры вкруг себя со страхом обращая,

Как раб, замысливший отчаянный побег, 

Иль путник, до дождя спешащий на ночлег.

Духовный труженик – влача свою веригу,

Я встретил юношу, читающего книгу.

Он тихо поднял взор – вопросил меня,

О чем, бродя один, так горько плачу я?

И я в ответ ему: «Познай мой жребий злобный:

 Я осужден на смерть и позван в суд загробный –

И вот о чем крушусь: к суду я не готов,

И смерть меня страшит».

«Коль жребий твой таков, –

Он возразил, – и ты так жалок в самом деле, –   

Чего ж ты ждешь? Зачем не убежишь отселе?»

И я: «Куда ж бежать? Какой мне выбрать путь?

Тогда: «Не видишь ли, скажи, чего-нибудь?» –

Сказал мне юноша, даль указуя перстом.

Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,

Как от бельма врачом избавленный слепец. 

«Я вижу некий свет», – сказал я наконец.

«Иди ж, – он продолжал, – держись сего ты света;

Пусть будет он тебе единственная мета,

Пока ты тесных врат спасенья не достиг, ступай!» –

И я бежать пустился в тот же миг.                              

V

…………………………………………………………...

Иные уж за мной гнались; но я тем боле

Спешил перебежать городовое поле,

Дабы скорей узреть – оставя те места,

Спасенья верный путь и тесные врата.

Приведем слова и отдельные выражения, восходящие к библейскому тексту:

суд загробный

путь

свет

Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,

Как от бельма врачом избавленный слепец. 

Спасенья верный путь и тесные врата.

В Библии путь и свет – элементы одной структуры:

Путь есть Христос: «Аз есмь путь и истина» (Ин. 14: 6). 

Свет – Христос: «Аз есмь свет миру» (Ин. 8:12). 

Образ Христа по-новому акцентирует понятия пути и света. Христос в Новом Завете – свет для всех, ходящих в нем, т.е. истинный путь понимается как жизнь во Христе. 

Выражение «Я оком стал глядеть болезненно-отверстым, / Как от бельма врачом избавленный слепец» восходит к знаменитому библейскому сюжету об исцелении слепорожденного, который после исцеления с великой радостью сказал: «Верую, Господи!» и поклонился ему (Ин. 9, 1: 38).

Фраза «Спасенья верный путь и тесные врата» заимствована из Библии (Лк. 13, 24–29), (Мф. 7:13).

Выражение «тесные врата» – в Толковой Библии означает путь скорбей, который должен претерпеть человек, чтобы войти в Царствие Божие [16, с. 145–147].

Иными словами, концептуальный образ света, возникший в «Страннике» в результате преодоления мгновенности земного бытия, – одна из основных идей поздней поэзии А. С. Пушкина. Тема устремленности к свету как к источнику жизни, способному защитить от разрушения и смерти, предполагала в творчестве А. С. Пушкина обращение к свету как к святости и впоследствии в первой трети ХХ века была разработана в творчестве многих поэтов: «У тебя, милосердного Бога, / Много славы, и света, и сил / Дай мне жизни земной хоть немного, / Чтоб я новые песни сложил!» (Ф. Сологуб, «Расточитель») [17, с. 409]; «Но всё вперед влечет какой-то свет, / И будто им могу светиться! / Пусть призрак он, желанный свет вдали! / Пускай надежды все напрасны! / Но там, – далёко суетной земли, – / Его лучи горят прекрасно!» (А. Блок, «Зачем, зачем во мрак небытия…») [5, II, с. 74]; «Но с глубокою верою в Бога / Мне и темная церковь светла» (А. Блок «Ты прошла голубыми путями…») [5, I, с. 151]; «Соборы вечные Софии и Петра, / Амбары воздуха и света, / Зернохранилища вселенского добра / И риги Нового завета» (О. Мандельштам, «Люблю под сводами седыя тишины…») [13, с. 352]; «Но ты уж знаешь в просветленьи, / Что правда Славии – в смиреньи, / В непротивлении раба…» (М. Волошин, «Родина») [6, с. 16–17]; «Мой путь – по божьему указу  –   / Светло направлен в ширь долин, где ясен мир, привольно глазу, / Где я с мечтой своей один…» (Ю. Балтрушайтис, «Беспечность») [1, с. 39]; «И всё же мир лишь жаждой света дышит! / И Солнце, погребенное во тьму, / Из гроба тьмы, из бездны ада слышит, / Что мир в тоске взывает лишь к нему! / И дрогнет тьма! И вспыхнет на востоке / Воскресший Свет!» (И. Бунин, «Бальдер») [3, I, с. 200].

Иными словами, пушкинская традиция стояния на истине вольно или невольно оказала глубокое воздействие на всех последующих поэтов, ищущих истину, осознавших временность и шаткость земного человеческого бытия. 

Осознать смысл вечности, то великое, что сокрыто от многих за суетой уходящего дня, понять высшие законы бытия поэту удалось при написании «Каменноостровского цикла», который создавался после завершения работы над «Капитанской дочкой» летом 1836 года. Многие литературоведы (Д. Д. Благой, С. Бонди, Н. В. Измайлов, Г. П. Макогоненко, Ю. М. Лотман, М. М. Дунаев и др.) считали «Каменноостровский цикл» заключительным циклом пушкинской лирики, торжеством творческой личности. Присутствие библейского текста, «антично-библейского» стиля в поэтическом мире позднего Пушкина отмечали И. М. Тойбин, Ю. Н. Тынянов, Н. В. Измайлов и другие.

Как известно, Н. В. Измайлов обратил внимание, что на некоторых автографах стихотворений стояли римские цифры – I, II, IV, VI, и пришел к выводу, что Пушкин сознательно готовил единый цикл из шести стихотворений:

I   – стихотворение неизвестно

II  – «Отцы пустынники и жены непорочны» (22 июля) 

III – Подражание итальянскому («Как с древа сорвался предатель   ученик») (22 июня)            

IV – «Мирская власть» (5 июля)

V  – стихотворение неизвестно 

VI – (Из Пиндемонти) (5 июля).

Придерживаясь гипотезы Н. В. Измайлова, Г. П. Макогоненко считал, что открываться цикл должен программным стихотворением о месте поэта, о его позиции в обществе. Таким и был «Памятник». В «Памятнике» «декларировалось и утверждалось в отточенных формулировках… как выстраданная истина, как эстетическое и гражданское credo поэта, в последующих стихотворениях раскрывалось изнутри, как переживания и раздумья. В них высвечивалась скрытая от чужих глаз сложность мучительно противоречивой душевной жизни поэта, горечь его дум о расколовшейся России, его надежды, его вера в будущее, его стремление к нравственному очищению и обновлению…» [12, с. 427]. 

Н. В. Измайлов предположил, что V место принадлежит стихотворению «Когда за городом, задумчив, я брожу».

Г. П. Макогоненко утверждал, что цикл выступал как некое самостоятельное единство. Он подчеркивал масштабность тем, поднятых в стихотворениях, помеченных цифрами II, III, IV, которая проявлялась с особой наглядностью оттого, что в конце цикла Пушкин поставил «Из Пиндемонти», посвященное теме независимости поэта.

Действительно, мотив свободы-независимости поэта осуществлялся с особой настойчивостью в творчестве последнего десятилетия. В «Памятнике» и «Из Пиндемонти» он выражен как итог выстраданного идеала, как завет русским поэтам:                                           

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому  

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,

 Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья.

 – Вот счастье! Вот права…

Иными словами, взгляд на «каменноостровскую» лирику как на единый цикл в достаточной мере утвердился. Названные выше ученые оказали сильное воздействие на пушкиноведение и на предлагаемую работу, которую следует рассматривать как развитие некоторых упомянутых уже идей.

Ю. М. Лотман, анализируя стихотворение «Когда за городом, задумчив, я брожу…» выделил многие смысловые противопоставления: на композиционном уровне (противопоставление первой и второй части стихотворения). Исследуя лексический уровень стихотворения, показал, как реализуются невозможные соединения, объяснил особенности применения несовместимой семантики в поэтическом тексте Пушкина. Цель исследователя состояла в раскрытии внутренней организации отдельного текста [11, с. 117].

Представляется важным рассмотреть внутреннюю структуру «Каменноостровского цикла», увидеть доминирующие связи и упорядоченности. Высказанная многими литературоведами мысль о том, что одной из фундаментальных тем цикла является тема духовного и нравственного раскола России, несомненно, важна. Однако не менее важной является тема противопоставления жизни и смерти, тема личного отношения человека к смыслу бытия, оказавшегося перед лицом вечности. Вопрос о смысле бытия, был задан автором немного раньше:

Укоризна, или ропот

Мной утраченного дня?

От меня чего ты хочешь?

Ты зовешь или пророчишь?

Я понять тебя хочу,

Смысла я в тебе ищу…

(«Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», 1830)

Важная мысль о временности человека на земле и скоротечности земного времени выразилась в осознании ценности «утраченного дня».  В «Каменноостровском цикле» смысл бытия был понят и раскрыт. Все стихотворения цикла объединены так или иначе обращением их автора к Богу:

Веленью Божию, о муза, будь послушна <…>

(«Памятник»)

Владыко дней моих! дух праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья <…> 

(«Отцы пустынники и жены непорочны…»)

В предательскую ночь лобзавшие Христа.

(«Подражание итальянскому»)

Иль покровительством спасаете могучим

Владыку, тернием венчанного колючим,

Христа, предавшего послушно плоть свою

Бичам мучителей, гвоздям и копию?

(«Мирская власть»)

Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,

Проходит селянин с молитвой и со вздохом;

(«Когда за городом задумчив я брожу…»)

Дивясь божественным природы красотам…

(«Из Пиндемонти»)

Идейно-смысловой доминантой в лирике Пушкина 30-х годов, выступающей в прямом, номинативном смысле, или проявляющейся как-то иначе, становится образ торжества. Со сложной «несовместимой» семантики слова торжество начинается стихотворение «Мирская власть»:

 Когда великое свершалось торжество

И в муках на кресте кончалось божество,

Тогда по сторонам животворяща древа

Мария-грешница и Пресвятая Дева

Стояли, бедные, две слабые жены,

В неизмеримую печаль погружены.

Слово торжество в стихотворении А. С. Пушкина семантически совмещается со словосочетаниями в муках на кресте, в неизмеримую печаль.

 Создавая поэтические произведения на основе библейских сюжетов (ветхозаветных или новозаветных), А. С. Пушкин, как известно, обращался к церковнославянскому языку. В церковнославянском языке слово «торжество» означает «торжественное, всенародное собрание»; «праздник, веселое, торжественное время» [7, с. 726–727].

«Невозможные» лексические соединения в поэзии позднего Пушкина –  не принцип оксюморона, но глубокое осознание поэтом онтологической реальности, в которой торжество – следствие высокого мученичества, торжество духа над плотью, в контексте анализируемого стихотворения – над бесчинством, над всеобщим злым весельем, торжество любви (мученичество самого Бога во имя людей; ср. у Пушкина: «Того, чья казнь весь род Адамов искупила») над низостью и предательством.

В следующем стихотворении «Каменноостровского цикла» «Когда за городом, задумчив, я брожу…» звучит все та же тема торжества:

Но как же любо мне

Осеннею порой, в вечерней тишине,

В деревне посещать кладбище родовое,

Где дремлют мертвые в торжественном покое.

Торжественный покой означает победу жизни над смертью, поэтому становится возможным выражение дремлют мертвые. Слово «дремать» –  состояние полусна. Иными словами, мертвые спят до поры, до времени, до всеобщего воскресения из мертвых, потому что «род Адамов искуплен» (освобожден от смерти) ценою крови самого Бога на кресте.

Так или иначе тема торжества разработана почти во всех стихотворениях цикла. Не всегда названная, не всегда реализуемая через конкретное слово, она проявляется все в той же идее проявления торжества жизни над смертью:

Нет, весь я не умру – душа в заветной лире

Мой прах переживет и тленья убежит – 

И славен буду я, доколь в подлунном мире

Жив будет хоть один пиит.         

(«Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»)

И падшего крепит неведомою силой

(«Отцы пустынники и жены непорочны…»)

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья. 

– Вот счастье! вот права…

(«Из Пиндемонти»).

Известно, что в сложные для Пушкина 1833–1836 гг. его творчество достигло предельной интенсивности. Он создал поэмы «Анджело», «Медный всадник» (1833), лучшие прозаические произведения «Дубровский» (1832– 1833), «Пиковая дама» (1833), «Египетские ночи» (1835), «Капитанская дочка» (1833–1836), самые значительные лирические стихотворения: «Осень» (1833), «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит…» (1834), «Песни западных славян» (1834), «Полководец», «Вновь я посетил…», «Пир Петра Первого», «Когда владыка ассирийский…» (1835), «Мирская власть», «Из Пиндемонти», «Отцы пустынники и жены непорочны…», «Когда за городом задумчив я брожу…», («Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»).

Анализируя позднее творчество А. С. Пушкина, Ю. М. Лотман отметил, что «,,покоя и волиˮ не было; казалось, что все было против Пушкина, но напор творческой энергии был сильнее внешних обстоятельств и преображал их» [10, с. 207]. Однако, рассматривая стихотворение поэта «Пора, мой друг пора! покоя сердце просит…» (1834), можно утверждать, что поэт писал не о внешнем покое. Со словом сердце семантически наиболее соединим покой внутренний.

 Обратимся к стихотворению «Пора, мой друг пора! покоя сердце просит…»:

Пора, мой друг пора! покоя сердце просит

Летят за днями дни, и каждый час уносит

Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем

Предполагаем жить… И глядь – как раз – умрем.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.

Давно завидная мечтается мне доля – 

Давно, усталый раб, замыслил я побег

В обитель дальнюю трудов и чистых нег.

В. А. Котельников объясняет пушкинскую строчку так: «Нет счастья как полного обладания внешним жизненным благом. Но есть покой и воля как возможность блага внутреннего» [9, с. 23]. Действительно, утверждение о том, что «на свете счастья нет, но есть покой и воля» покажется абсурдным, если не вникнуть в онтологический смысл этого состояния, потому, как известно, что ни физического, ни душевного покоя на свете нет. Автор в данном случае говорит о покое высшем, надмирном, о покое духовном, который достигается, увы, скорбями.

Пушкинский покой передает внутреннюю форму славянского слова миръ, означающего мир духовный. В церковнославянском языке слова миръ духовный и мiръ физический различаются весьма четко:

Миръ (греч. ειρήνη, ирини, «спокойствие, тишина») – вышний;

Мiръ (греч. κόσμος, космос) – земной; вселенная.

Эта мысль вполне подтверждается текстом Библии. Иисус Христос, являясь ученикам, говорит: миръ вамъ (Лк. 24; 36). При этом происходит явное различение двух миров и указывается на неземную природу даруемого мира: Миръ оставляю вам, миръ мой даю вам, не якоже мiръ дает, аз даю вам (<Духовный> мир оставляю вам, <духовный> мир даю вам: не так, как <земной> мир дает, Я даю вам) (Ин. 14; 27).

Мир, который дарует воскресший Господь, являясь своим ученикам, – тот, что свыше, тот, что высится над миром обычным и означает покой и тишину неземную.

У слова покой свои производные:

покои – дом, место, где человек спокоен;

почить – уснуть; умереть;

покойник – усопший, уснувший.

В Ветхом Завете Библии встречается следующая мысль: Сей покой мой во век века (Пс. 131; 14), то есть покой как данность вне времени, он вечен.

Таким образом, на этимологическом уровне синонимичными становятся слова: покой, мир, тишина, взаимораскрывающие друг друга, восходящие к онтологическому (библейскому) Покою [14, с. 27–28].

Наверное, в таком контексте становится вполне закономерными основные черты характера многих любимых пушкинских героинь: «Все тихо, просто было в ней»; «Проходит долгое молчанье, / И тихо наконец она: ,,Довольно; встаньте. Я должна…ˮ» («Евгений Онегин»), «Но царевна молодая, / Тихомолком расцветая, / Между тем росла, росла, / Поднялась – и расцвела» («Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях»), «…она <Марья Ивановна> воротилась, обливаясь молча тихими слезами»; «,,Прощайте, Петр Андреич!ˮ» – сказала она тихим голосом  («Капитанская дочка») и т.д.

Думается, что несравненно глубже других поэт видел подлинную действительность в её особенностях, вполне осознавал двуединую онтологическую реальность мира, сосуществование мира земного и мира небесного. Можно предположить, что поэту удалось обрести тот внутренний покой, который позволил создать вершинные произведения в трудные для него годы позднего творчества.

А. С. Пушкин смог безошибочно выбрать в хаосе жизненных впечатлений объективно существенное, выражающее главную, самую важную черту явления, – и создать на основе этих наблюдений важные обобщения: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать» («Безумных лет угасшее веселье…», 1830). Объяснить столь сложное обобщение возможно лишь той причиной, что на творчество Пушкина, несомненно, оказал формирующие влияние язык Библии. Русская классика наследовала смысловое богатство церковнославянского языка, которое ярко выразилось в словоупотреблении библейских истин. Именно в таком значении свет, путь, крест, торжество и покой встречаются, прежде всего, в поздних поэтических текстах  А. С. Пушкина, что позволяет нам определить их как идейно-смысловые доминанты его творчества.

Список литературы

1. Балтрушайтис Ю. Дерево в огне: Стихи. Вильнюс: Vaga, 1983. 319 с.

2. Библия: Книги священного писания Ветхого и Нового Завета канонические. В русском переводе с параллельными местами. М., 1992.

3. Бунин И. А. Собрание сочинений: в 9 тт. М.: Художественная литература, 1967.

4. Благой Д. Д. Творческий путь Пушкина (1826–1830). М.: Советский писатель, 1967. 724 с. 

5. Блок А. Собрание сочинений: в 6 тт. Л.: Художественная литература, 1980–1983.

6. Волошин М. Стихотворения. М.: Книга, 1989. 543 с.

7. Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. М.: Отчий дом, 2001. 1120 с.

8. Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина. Л.: Наука, 1976. 339 с.

9.Котельников В. А. «Покой» в религиозно-философских и художественных контекстах // Русская литература. 1994. №1. С. 3–41.

10.  Лотман Ю. М. А. С. Пушкин: Биография писателя. Роман «Евгений Онегин». СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2017. 640 с. 

11.  Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб.: Искусство – СПб., 2001. 846 с.

12.  Макогоненко Г. П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы (1833–1836). Л.: Художественная литература, 1982. 462 с.  

13. Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. СПб.: Академический проект, 1997. 720 с.

14. Пороль О. А. Специфика текстуального анализа в 5–11 классах художественных произведений, содержащих библейские мотивы: дис. …канд. пед. наук. 13.00.02. Оренбург. 2007. 180 с.

15.  Пушкин А. С. Собрание сочинений в 10 тт. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1962– 1966.

16. Святое Евангелие с толкованием святых отцов. Псков: Литературный фонд России, 2008. 639 с.

17.Сологуб Ф. Стихотворения. СПб.: Академический проект, 2000. 680 с.