Е. А. Ерохина. Предуведомление «издателя» в прологе повести И. С. Тургенева «Переписка»: структурно-семантическая роль

Е. А. Ерохина

(г. Череповец)

Предуведомление «издателя» в прологе повести И. С. Тургенева «Переписка»: структурно-семантическая роль

      В 1856 году в «Отечественных записках» была опубликована повесть «Переписка» И. С. Тургенева. Отличие этой повести от предыдущих заключалась в том, что в ней писатель обращается к новому для него способу организации художественного текста. Он представляет собой ряд писем героев и лишен «непосредственного» авторского повествования — за исключением предуведомления от издателя этих писем.

Композиционно повесть состоит из шестнадцати глав: первая глава представляет собой пролог, или предуведомление «издателя», остальные пятнадцать — это письма Алексея Петровича С… и Марии Александровны Б…. Работа над повестью велась Тургеневым более десяти лет (с 1844 по 1854 г.) По первоначальному замыслу всех писем должно было быть четырнадцать. Исследователи черновиков писателя пришли к выводу, что письма XIV и XII, по всей вероятности, являются позднейшими вставками и относятся к последнему этапу работы Тургенева над «Перепиской» (1854 г.) [4, V, с. 391]. Этот факт дает основание предполагать, что структура повести и форма повествования для нее были выбраны писателем в самом начале работы над повестью, а тема и поставленные в ней проблемы были характерны для творчества писателя в целом.

     В прологе «Переписки», как и во многих других повестях Тургенева, повествование ведется от первого лица, степень выявленности которого определяется только местоимением «я». Сложность в объяснении сюжетной функции такого рассказчика отмечал еще Ю. Н. Тынянов. С точки зрения исследователя, он не играет никакой сюжетной роли, хоть и введен в самом начале произведения: «Если зачеркнуть первые строки, его [повествователя. — Е. А.] рисующие, сюжет не изменится» [9, с. 196]. Ю. Н. Тынянов приходит к выводу, что здесь явление не сюжетного, а жанрового порядка, т.е. такая форма повествования — признак жанра «рассказ в рассказе». Однако стоит отметить, что участники формальной школы рассматривали эту проблему преимущественно в одной плоскости: с точки зрения стилистики и жанра, не принимая в расчет смысловую целостность произведения.  В то же время предуведомление, как показывает опыт анализа конкретных текстов, выполняет определенную смысловую функцию, и сама форма повествования играет при этом существенную роль. Позднее Б. О. Корман назовет такую форму ведения рассказа личным повествователем, отмечая в качестве его главного признака названность и то, что «его личностная определенность при непосредственном восприятии текста почти не бросается в глаза» [5, с. 33].

        Итак, с первых строк читатель знакомится с повествователем. Описание этого персонажа крайне лаконично и ограничивается лишь называнием его рода занятий на тот момент. События происходят «несколько лет тому назад в Дрездене» [8, с. 18]. Если в указании на место действия есть определенная конкретика, то в хронологическом плане все остается неопределенным. В прологе нет описания внешности (портрета), возраста, рода деятельности рассказчика, ни слова не говорится о событиях его прошлой жизни. Далее описывается история его знакомства с Алексеем Петровичем С…: «Случайным образом дошло до моего сведения, что в доме находится русский — больной. Я отправился к нему и нашел человека в жесточайшей чахотке. Дрезден начинал мне надоедать; я поселился у моего нового знакомца» [8, с. 18].

Глазами повествователя читатель впервые видит Алексея Петровича, но передает впечатление не от его внешнего облика (описания портрета героя нет ни в первой, ни в последующих главах), а от психологического портрета: «<…> мой больной не унывал и разговаривал охотно», «на мои неотступные просьбы отвечал таким унылым взглядом, так печально покачал головой и так странно улыбнулся, что я почувствовал некоторое недоуменье» [8, с. 18]. Загадочность образа Алексея Петровича привлекает рассказчика. Этот интерес передается читателю.

     В первой главе возникает и сообщение о смерти Алексея Петровича. Повествователь описывает состояние больного перед кончиной: «Перед самой смертью обычная веселость ему изменила: он с беспокойством заметался на постели, вздыхал, тоскливо озирался... схватил меня за руку, с усилием прошептал: «А ведь тяжело умирать...», уронил голову на подушку и залился слезами» [8, с. 18]. Беспокойство, страх перед неизвестностью одолевают героя. Это состояние, с одной стороны, усугубляется тем, что он умирает в чужой стране вдали от близких людей. С другой стороны, присутствие нового знакомого утешает его.

     Алексей Петрович дарит рассказчику небольшую связку, в которой находились письма к нему молодой женщины, Марии Александровны, и копии с его писем к ней. Здесь же приводится история знакомства этих героев: «Алексей Петрович С... знал Марью Александровну Б... давно, кажется, с детства. У Алексея Петровича был двоюродный брат, у Марьи Александровны была сестра. В прежние годы они все жили вместе, потом разъехались и долго не видались; потом случайно съехались все опять в деревне летом и влюбились — брат Алексея в Марью Александровну, сам Алексей в сестру ее. Лето прошло, наступила осень; они разъехались. Алексей, как человек рассудительный, скоро убедился в том, что он вовсе не влюблен, — и расстался с своей красавицей весьма благополучно; брат его еще годика два переписывался с Марьей Александровной... но и он догадался, наконец, что бессовестным образом обманывает и ее и себя, и тоже умолк. Алексей написал свое первое письмо к ней вскоре после ее окончательной размолвки с его братом» [8, с. 19]. Примечательно, что повествователь рассказывает об отношениях Алексея Петровича и Марьи Александровны, которые предшествовали их взаимной переписке. При этом читатель не располагает никакими сведениями о том, откуда повествователь обо всем этом узнал. Более того, автор предисловия дает понять читателю, что знает больше, чем сообщает: «Я бы мог вам рассказать кое-что о Марье Александровне, любезный читатель, но вы ее узнаете сами из ее писем» [8, с. 19]. Здесь рассказчик находится вне сюжетного времени и пространства, он знает больше, чем если бы занимал позицию простого наблюдателя. По мнению А. П. Чудакова, в этом всеведении заключается парадокс тургеневского повествования от первого лица: рассказчик не стесняет себя обычными рамками наблюдателя, ему «доступны любые сведения из жизни героев» [10, с. 80], и он не объясняет, откуда их взял. Таким образом снимается ограничение повествовательной формы, и рассказчик получает «черты полноправного автора» [10, с. 80].

       Также из предуведомления читатель узнает некоторые сведения, особым образом организующие его внимание. Так, уже с самого начала известно, чем закончится сюжет этой повести: в первой же главе сообщается о смерти Алексея Петровича. Это сужает спектр возможных поворотов сюжета, которые предвидит читатель, и определенным образом направляет его читательские ожидания. Само предисловие, таким образом, выступает помимо всего прочего и в роли эпилога, так как сообщает о судьбе героя спустя некоторое время после событий основной части.

       В прологе не объясняются причины, побудившие рассказчика напечатать письма своего нового знакомого, но направленность на адресата очевидна: «Я решился напечатать его переписку с Марьей Александровной и надеюсь на некоторое снисхождение со стороны читателей <…>» [8, с. 19]. Примечательно, что обычно эпистолярный жанр представляет собой любовную переписку. Между тем «эти письма не любовные — сохрани бог! Любовные письма читаются обыкновенно только двумя особами (зато тысячу раз сряду), но уж третьей особе они несносны, если не смешны» [8, с. 19]. Это замечание повествователя создает интригу и вызывает интерес читателя: что же это за история, если не любовная?

В традиционном эпистолярном жанре содержание пролога чаще всего носит характер экспозиции. В нем описывается ситуация, на фоне которой разворачивается сюжет произведения. Однако предуведомление издателя в повести Тургенева выполняет совсем другие функции. По объему оно занимает меньше двух страниц; тем не менее, из него читатель узнает всю историю отношений героев повести, в нем описаны основные события сюжета. При этом упоминание об опубликованной далее переписке занимает одно предложение.

От первого лица повествование ведется и в основной части повести, которая построена как ряд писем. Но оно здесь принадлежит Алексею Петровичу и Марье Александровне, т.е. сохраняется личное повествование, но меняется его субъект: теперь им становятся главные герои. Такую форму повествования принято называть рассказчиком. М. М. Бахтин в работе «Автор и герой в эстетической деятельности» отмечал, что ее особенностью у Тургенева является поиск «устной формы повествования <…> для прямого выражения своих замыслов» [1, I, с. 213]. Именно поэтому, по мнению исследователя, писатель «избирал рассказчика из своего социального круга. Такой рассказчик неизбежно должен был говорить языком литературным, не выдерживая до конца устного сказа. Тургеневу важно было только оживить свою литературную речь устными интонациями» [1, I, с. 215].

       Эпистолярная форма повествования в основной части повести также выбрана писателем неслучайно. Даже заглавие указывает здесь не только на форму изложения и, следовательно, определенную жанровую традицию, но на принципиальную важность и сюжетообразующую роль самого факта переписки между героями. А. В. Дружинин отмечал, что она наиболее соответствует характеру дарования Тургенева: «...письменная, или, как говорилось в старину, эпистолярная, манера повествования дается г. Тургеневу легче всякой другой манеры. Она дает простор мысли и лиризму, она легче допускает импровизацию, наконец, она не требует той объективности в изображении лиц, к которой мы так привыкли за последнее время» [3, VII, с. 32]. Исповедь в письмах, без сомнения, является необычайно эффективным средством проникновения во внутренний мир героев, способом психологического анализа. К такой форме повествования обращался до Тургенева, например, Ф. М. Достоевский в «Бедных людях»; в этом жанре создавались художественные произведения и после смерти писателя, например, романы Ф. Степуна, а также рассказы и повести И. А. Бунина, А. И. Куприна, Л. Андреева. Однако, несомненно, что именно Тургенев внес большой вклад в разработку жанра повести-исповеди: его «Дневник лишнего человека», «Переписка» и «Фауст» стали образцами этого жанра.

       Для того чтобы выяснить причины интереса повествователя к личности Алексея Петровича и желания опубликовать его письма, обратимся к основной части «Переписки» и тем проблемам, которые Тургенев поднимает в ней. Большое значение здесь имеет тема «лишнего человека», хотя в повести немного конкретно-исторических деталей, характеризующих этот тип как явление русской жизни определенной эпохи. Вероятно, дать полный ответ на поставленные вопросы в рамках выбранного им сюжета и жанра Тургенев не мог. Скорее, это — нравственно-психологический эскиз, который получил позднее яркое воплощение в образе Рудина (роман «Рудин», 1855). Характер, нравственный облик Алексея Петровича: его безволие и склонность к рефлексии, разлад между мечтой и действительностью, его взаимоотношения с избранницей сердца, печальный финал жизни, — все найдет всестороннее воплощение в романах писателя.

         По определению А. В. Дружинина, Алексей Петрович — это «больное дитя современного общества» [3, VII, с. 33], страждущее, подобно многим из предшествовавших героев Тургенева «недугом воли» [3, VII, с. 33]. Причину страданий героя, который сам по себе «хороший и достойный», «правильно развитый по уму и сердцу» [3, VII, с. 32] человек, Дружинин видел в том, что у Алексея Петровича отсутствовали нравственная энергия и сознание долга.

Ближе к позиции Тургенева в вопросе оценки жизни Алексея Петровича точка зрения Г. А. Бялого. Исследователь отмечает, что у автора «лишние люди» «виноваты без собственной вины» [2, с. 60]. Герой «Переписки» говорит: «Обстоятельства нас определяют — они наталкивают нас на ту или другую дорогу и потом они же нас казнят» [8, с. 26].  Г. А. Бялый приходит к тому же выводу: «Людьми без молодости и без будущего, людьми уродливого ума и сердца их сделали неблагоприятные обстоятельства русской исторической жизни» [2, с. 60].  Причину появления «лишних людей» исследователь видит в том, что «условия русского социально-политического строя не открывают перед личностью возможностей для выхода на широкий простор общественной жизни. Образованный и мыслящий человек вынужден поэтому выполнять дело, единственно для него возможное, — "разработку своей личности"» [2, с. 60].

«Переписка» — не только откровенный разговор двух собеседников. Это диалог, полный откровенной самокритики. Искренность его признаний связана с обликом его корреспондентки. Марья Александровна — девушка, которая не удовлетворена «обыкновенными заботами домашней жизни» [8, с. 29], «она многого требует от жизни, она читает, мечтает… о любви. <…> Она оглядывается, ждет, когда же придет тот, о ком ее душа тоскует…» [8, с. 30].

Герой «Переписки» не жалеет себя, соглашаясь с ее упреками. Финал его жизни печален: нахлынувшая неожиданно страсть к пустой красавице порабощает его дух и волю. Проповедуя устойчивость и твердость, герой «Переписки» сам забывает о том, о чем, по его словам, «не должно забывать» [8, с. 37]: о том, что «не счастье, а достоинство человеческое — главная цель в жизни» [8, с. 37]. Любовь предстает в повести стихийной силой, которая настигает человека и накрывает с головой; она как болезнь: «ни дать ни взять холера или лихорадка ...» [8, с. 47]. О «трагическом значении любви» в свое время писал В. М. Маркович. Отмечая, что Алексей Петрович стал рабом в простейшем и низменном чувстве, исследователь считает, что в финале повести исповедь героя переходит в открытую полемику с идеалистической концепцией любви, в основе которой лежало преодоление эгоизма, духовное совершенствование: «В любви нет равенства, нет так называемого свободного соединения душ и прочих идеальностей, придуманных на досуге немецкими профессорами... Нет, в любви одно лицо раб, а другое властелин» [8, с. 47]. В. М. Маркович предполагает, что любовь может предстать в глазах читателя как необъяснимое, но «совершенно несомненное зло» [6, с. 282]. Однако, как замечает далее, смысловой итог повести гораздо сложнее. Примером обратной ситуации (т.е. переживание необъяснимой, но радостной страсти, принесшей восторг и счастье) служит история некоего М…, приятеля и бывшего сослуживца Алексея Петровича (глава XII). М… пишет письмо из Неаполя, которое рисует картину счастливой любви. По живости, звукам, краскам и запахам оно резко противопоставляется письмам главных героев повести. О. О. Рогинская в своей работе «Эпистолярный роман: поэтика жанра и его трансформация в русской литературе» называет письмо М… вставным текстом и говорит о том, что оно врывается в переписку Алексея Петровича и Марьи Александровны как частичка свежей, реальной жизни и переполнено разнообразными чувственными образами [7, с. 185]. По мнению      В. М. Марковича, здесь «появляется возможность предполагать, что постыдная катастрофическая развязка истории Алексея Петровича связана с болезненной ущербностью психологии "лишнего человека", с присущим ему "недугом воли"» [6, с. 283], о котором писал А. В. Дружинин.

Бесплодно и бесцельно прошла жизнь Алексея Петровича, а ему были свойственны в молодые годы и нравственная чистота, и «умиление благородных надежд» [8, с. 28]. Герой, сознавая свою обреченность, в предсмертном письме приходит к выводу, что «жизнь только того не обманет, кто не размышляет о ней и, ничего от нее не требуя, принимает спокойно ее немногие дары и спокойно пользуется ею» [8, с. 48].

Таким образом, основная часть повести представляет собой рассказ героев о самих себе, т.е. субъективное описание, видение собственной жизни. Но, как отмечает С. Е. Шаталов, нельзя не учитывать того обстоятельства, что в повествовании от лица рассказчика психологизм при всей своей глубине носит односторонний характер, потому что только один герой (сам рассказчик) может быть показан изнутри. Исследователь предполагает, что Тургенев хорошо осознавал неизбежность подобных творческих «издержек» [См.: 11, с. 197] при раскрытии социально значимых проблем в такой форме. Именно поэтому писателю потребовался взгляд на главного героя со стороны.  Этой функцией он наделил «издателя» писем Алексея Петровича и Марьи Александровны и дал ему слово в прологе повести, который служит предуведомлением о некоторых крайне важных для сюжета и оценки героев событиях. Закономерно, что повествование в прологе (при всей своей субъективности) тяготеет к позиции автора-повествователя, который не стесняет себя рамками наблюдателя. Таким образом, повествователь выступает сразу в нескольких ролях. Сначала он предстает как одно из действующих лиц: читатель узнает о его знакомстве в Дрездене с главным героем повести и о том, что он был свидетелем последних дней жизни Алексея Петровича. Он же выступает в роли издателя тех писем, которые ему передал герой.

Предуведомление в повести «Переписка» играет важную сюжетную и семантическую роль. Традиционно оно должно раскрывать цели издания и содержать некоторые пояснения по поводу оценки описываемых событий. Однако автор, не останавливаясь подробно на этих деталях, делает акцент на событийной основе. Не ограничиваясь функциями начальных элементов художественного текста (экспозиции, предисловия), пролог в смысловом отношении служит и эпилогом, повествуя о смерти героя.

Список литературы

1.       Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. М. Собр. соч.: В 7 т. М.: Русские словари, 1997. Т. 1. 958 с.

2.       Бялый Г.  А. Тургенев и русский реализм. М.; Л., 1962. 248 с.

3.       Дружинин А. В. Повести и рассказы И. Тургенева. Собр. соч.: В 8 т. СПб., 1865.

4.       Кийко Е. И. Комментарии: И. С. Тургенев.  Переписка // И. С. Тургенев. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М.: Наука, 1980. Т. 5. 543 с.

5.       Корман Б. О. Избранные труды. Теория литературы / ред.-сост. Е. А. Подшивалова, Н. А. Ремизова, Д. И. Черашняя, В. И. Чулков. Ижевск: Ижев. полигр. комб., 2006. 551 с.

6.       Маркович В. М. О «трагическом значении любви» в повестях И. С. Тургенева 1850-х годов: Предварительные замечания // Поэтика русской литературы: [сб. ст. : к 70-летию Ю. В. Манна / Рос. гос. гуманит. ун-т; редкол.: Н. Д. Тамарченко (отв. ред.) и др.]. М: РГГУ, 2001. С. 275–292.

7.       Рогинская О. О. Эпистолярный роман, поэтика жанра и его трансформация в русской литературе: дисс. ... канд. филол. наук. М, 2002. 237 с.

8.       Тургенев И. С. Переписка // Тургенев И. С.  Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М: Наука, 1980. Т. 5. С. 18–49.

9.       Тынянов Ю. Н. О литературной эволюции (1927) // Тынянов Ю. Н. Литературная эволюция. М: Аграф, 2002. 495 с.

10.    Чудаков А. П. Тургенев: повествование – предметный мир – герой – сюжет // Чудаков А. П. Слово – вещь – мир. М: Современный писатель, 1992. 317 с.

11.    Шаталов С. Е. Художественный мир И. С. Тургенева. М.: Наука, 1979. 312 с.