О. В. Тимашова. «Старшие» редакторы журнала «Москвитянин» и их влияние на творчество и мировоззрение А. Ф. Писемского (С. П. Шевырев)

О. В. Тимашова

(г. Саратов)

«Старшие» редакторы журнала «Москвитянин» и их влияние

на творчество и мировоззрение А. Ф. Писемского (С. П. Шевырев)

        Вопросы взаимоотношений между представителями «старой» и «молодой» редакциями журнала «Москвитянин» русского славянофильства в последние годы пересматриваются в работах исследователей о середине ХIХ века [3; 4; 5]. Среди прочих «мифологем» [4, с. 126] ученые ставят под сомнение концепцию о «случайном» [1, с. 600] характере сотрудничества    М. П. Погодина и С. П. Шевырева как защитников «официальной народности» с «молодой редакцией», в том числе с известным прозаиком и драматургом Алексеем Феофилактовичем Писемским (1821–1881).

        Несмотря на то, что фигура Погодина-редактора имеет репутацию одиозной, «плохой» [4, с. 134], его влияние на сотрудников «молодой редакции» уже находилось в фокусе исследования [3, с. 21–22]. Менее изучено влияние на писателя второго редактора «Москвитянина» — С. П. Шевырева — несмотря на прямые указания на его влияние в автобиографии Писемского и при наличии архивных материалов (конспекты лекций Шевырева, сделанные рукой самого профессора). Целью нашей работы явилось изучение места Шевырева в творческой биографии Писемского как части проблемы влияния представителей «старшей редакции» на «молодую редакцию» журнала «Москвитянин» в рамках развития русской эстетики второй половины ХIХ века.

      Рассматривая связи Писемского с представителями «старшей редакции», следует, прежде всего, учесть те функции, которые разделили между собой в журнале оба редактора. Михаил Петрович, поставив в оглавлении «Москвитянина» уточнение: «журнал, издаваемый М. П. Погодиным», стремился к тому, чтобы всецело определять издательскую политику журнала. Степан Петрович Шевырев, в свою очередь, подчеркивал роль идейного главы издания, не желавшего иметь ничего общего с практическими вопросами. Об этом он прямо заявил читателям «Москвитянина», когда, по случаю болезни Погодина, отправившегося на лечение за границу, журнал запоздал с выходом: «Некоторые подписчики, негодуя на замедление выхода 7-й книжки, обвиняли в том меня <...>. Отсутствующий теперь издатель, по возвращении <...> предложит свои оправдания; но я <...> смею напомнить читателям, что, принимая ревностное участие в этом издании моими трудами, особенно в отделе “Критики”, я никогда <...> не обязывался отвечать за исправный и срочный выход книжек» [13]. Соответственно своим «ролям» в журнале «старшие» редакторы отнеслись к приходу в журнал Писемского (1850).

      Влияние Шевырева можно рассматривать как эстетическое воздействие, способствовавшее формированию поэтики писателя. Писемский в своей автобиографии назвал «лекции словесности на первом курсе Степана Петровича Шевырева» причиной, по которой он, студент математического факультета Московского университета, сменил сферу интересов: «Вместо того чтобы заниматься <...> факультетскими предметами, я сочинял <...>. Сочинение <...> “Смерть Ольги” заслужило от почтенного наставника похвалу. <...> Я <...> продолжал сочинять <...>, и <...> на экзамене из математики едва получил три балла» [8, IX, с. 603–604].

        Профессор внушал студентам тезис о непреходящем значении наследия В. Шекспира — первого реалиста, по мнению Шевырева, с появлением которого был «кончен век поэзии мечтательной» [12, с. 10], век романтизма в широком смысле этого слова. Шевырев оговаривался, что расставание с романтическим идеалами не означало для поэта служения сиюминутным интересам: «Но как разумел он (Шекспир. — О. Т.) истину: не как изменяющаяся действительность, которая нынче одна, а завтра другая» [14, с. 10]. Эти мысли впоследствии будут оформлены Шевыревым в критических статьях «Москвитянина» как «представления о высшей ценности искусства, стоящего над любой частной идейной позицией» [2, с. 20].

      Сопоставительный анализ позволяет утверждать, что пьесы Шекспира, с которыми Писемский познакомился в молодости по шевыревским лекциям, — «Ромео и Джульетта», «Гамлет» и «Макбет» — сохраняли ценность эстетического образца для Писемского на протяжении всей жизни и служили источником собственных замыслов.

         В первой напечатанной «Москвитянином» повести Писемского «Тюфяк» (1859) реминисценции из пьесы «Гамлет» в современном Писемскому переводе Н. А. Полевого определяют масштаб трагедии «лишнего человека» Павла Бешметева-«тюфяка» при столкновении с провинциальным обществом. В завязке повести сестра, зять и тетка требуют от героя-студента остаться на родине:

– Поживи, братец с нами. – Нельзя, Лиза, мне бы хотелось <…> выдержать на магистра. <…> – Отчего ты не хочешь здесь служить? <...>. Как это возможно? Мы все его не отпустим. Скажи, сударь, сам-то, что не поедешь. Что молчишь? [8, II, с. 410]

Каждый из родных имеет при этом свои эгоистические мотивы, и герой вынужден подчиниться: «Еще полчаса продолжалась эта сцена. Наконец, <...> тетка уехала <...>, а Павел ушел в свою комнату.

– Господи! Что мне делать? — сказал он, всплеснувши руками, и бросился на постель. <...> Потом встал и, казалось, был в сильном волнении: руки его дрожали, в лице, обычно задумчивом <...>, появилось какое-то странное выражение <...>. Через несколько минут все <...> лекции, комментарии, конспекты, были перерваны на несколько кусков» [8, II, с. 410].

     Аналогичная завязка в драме Шекспира: «Отложи / Печаль свою <…>, / Наследник наш и нежный сын! Уверься, / Что мы любовью заменим тебе потерю./ Но на желание отъезда в чуждый край, / Для продолжения наук, мы не согласны; / Останься с нами, будь утехой нам, / Гамлет, наш добрый брат и сын наш добрый!» [9, с. 130]. На эту сцену обращал внимание студентов и С. П. Шевырев. Он видел в ней источник гамлетовской трагедии: «Не езди в школу в Виртемберг. — Будь моим придворным, двоюродным братом, сыном. — Мать просит о том же. — Гамлет повинуется. — Madame. — Король рад. — Гамлет остался один. — Скорбь полилась. — Если бы не Бог, убил бы себя» [12, с. 98]. Принц Датский является одним из литературных прототипов рефлексирующего героя Писемского.

      Помимо этих эстетических тезисов, одинаково ценных для всех членов будущей «молодой редакции», Писемский, вынужденно вернувшись по окончании университета в Костромскую губернию, переосмыслил общественно-критические тезисы учителя об условиях становления шекспировского гения, «связанного с жизнью народа во всех подробностях» [12, с. 3]. Профессор, словно угадывая судьбу студента, настаивал, что английский гений «вынес» национальное значение «из сельской и провинциальной жизни. — В Лондоне он не мог бы приобрести этого знания» [12, с. 3]. Эти утверждения совпадают с воспоминаниями Писемского, который ценил провинциальный период своей жизни за возможность «делать наблюдения» национальных характеров [8, IX, с. 605].

        Отсидевшись в Костроме после цензурного запрета своей «жорзандистской» повести «Виновата ли она?» («Боярщина»), Писемский решил начать возвращение в литературу с возобновления связей с Шевыревым и переслал ему на рецензию новую, смягченную для прохождения цензуры, редакцию повести: «Примите, Степан Петрович, по доброте вашей участие <...> в судьбе моей, за это наградит вас Бог, <...> я пишу давно <...>, но труды мои <...> ни разу не венчались успехом» [8, IX, с. 24–25].

          Надежды Писемского были тем основательнее, что Шевырев в 1840-е годы на страницах «Москвитянина» и в частных письмах заявлял о необходимости объединить молодежь, идейно близкую журналу, и, видимо, тогда уже обдумывал создание «молодой редакции». Так, в рецензии 1843 года, в форме письма «в губернию» просвещенному другу критик констатировал: «Вы <...> изумляетесь и негодуете, зачем Москва уступила северной столице почти всю свою литературную деятельность? <...> Московская литература, за немногими исключениями, похожа на “Спящую Царевну” Жуковского <...>. Иногда, в порыве нетерпения, разбудит он (“Москвитянин”.– О. Т.) иного спящего литератора: тот проснется <...>, отделается от него статейкой, и потом опять за прежнее» [14, с. 522]. Спустя 5 лет в письме самому Жуковскому Степан Петрович повторит свои сетования: «Московская литература дремлет, хотя и богата внутренними силами <...>.  Жаль, что мало дружелюбного участия в литераторах, особливо молодого поколения.<...> Между тем шумит там (в Петербурге. — О. Т.) журнальное торжище и распродает все Французские романы и новости в дурных <...> подражаниях» [15, с. 373].

      Но Шевырев, вопреки собственным заявлениям, не решился показать рукопись повести Писемского второму редактору. Видимо, его смутила постановка темы женской эмансипации. Он советовал ученику еще более «смягчить и облагородить» [7, с. 24] сюжет о домашнем тиране. Но даже в «смягченном» виде рукопись не удовлетворила его, как не удовлетворила и следующая повесть «Нина», созданная Писемским без общественной остроты, но снова поднимавшая, в духе «натуральной школы», вопросы уродств современного брака. Европейские исследователи полагают, что Шевырев нашел способ поддержать бывшего студента и, пользуясь литературными связями, поместил повесть «Нина» в непопулярный журнал «Сын Отечества» (1848), невзыскательный к уровню произведений [17, рр. 28–29].

       Следующая повесть «Тюфяк» была создана после идейно-творческого кризиса «в середине 1849 года» [5, с. 34], в процессе которого радикально «изменились <...> взгляды писателя, <...> его творчество, его отношение к действительности, его эстетические воззрения» [5, с. 34] от западничества к признанию ценности русского быта. Писемский предпочел переслать новую повесть в Москву через А. Н. Островского — главу формирующейся «молодой редакции». Но и она лежала в редакции 6 месяцев — с конца апреля по конец сентября 1850 года, хотя  Островский пытался убедить Погодина в необходимости скорейшей публикации. Это вряд ли бы понадобилось, если бы Шевырев поставил в известность соредактора о литературных опытах своего бывшего ученика. Погодин, как явствует из писем Островского, решил заручиться мнением о ценности произведения Писемского у авторитетных деятелей «старшей редакции» журнала, таких, как Е. П. Ростопчина [6, с. 156–158]. Видимо, тогда с ним удалось познакомиться и Шевыреву.

     Можно предположить, что, услышав имя Писемского из уст Погодина, Шевырев вспомнил о его заявках на участие в «Москвитянине», о литературном даровании, которое он одним из первых обнаружил в своем студенте. К тому же проблематика новой повести уже не звучала диссонансом программе «Москвитянина». Таким образом, в согласии Шевырева на сотрудничество Писемского в его журнале не меньшую роль, чем их знакомство, сыграла идейная эволюция молодого писателя. Можно с большой долей уверенности утверждать, что благодаря поддержке не только Островского, но и Шевырева, перед Писемским открылись, наконец, двери «Москвитянина».

В период сотрудничества с «молодой редакцией» Писемский продолжил опираться на эстетические материалы лекций и статей Шевырева. Так, новеллу о подражателе Печорину писатель первоначально озаглавил «Москвич в Гарольдовом плаще», но из-за протестов цензуры она вышла под именем центрального персонажа «М-r Батманов» (1852) [7, с. 33]. Авторское название указывает на источник историко-культурной характеристики героя своей новеллы: роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин», сцена размышлений Татьяны в доме Онегина: «Что ж он? Ужели подражанье, /Ничтожный призрак, иль еще / Москвич в Гарольдовом плаще, / Чужих причуд истолкованье, / Слов модных полный лексикон?.. / Уж не пародия ли он?» [10, VI, с. 149] (курсив мой. — О. Т.).

Но следует учесть критическую реакцию на программный пушкинский запрос о ценности русского романтического героя: Шевырев как ведущий критик журнала «Москвитянин» утвердительно отвечал на вопрос о вторичности, смешной пародийности этого культурного типа на русской почве. Так, в рецензии на «Стихотворения М. Ю. Лермонтова» (1841) Шевырев заявлял, что «для Русской поэзии неприличны <…> мечты отчаянного разочарования» [16, с. 599]. «Молодая редакция» продолжила отмежевание россиян от европейских «сыновей века»: заглавный персонаж новеллы «М-r Батманов» — лицо исключительно пародийное.

Писемский продолжал поддерживать отношения с этим редактором «Москвитянина» и после своего ухода из журнала. Об этом свидетельствует обнаруженное в архиве ответное письмо С. П. Шевыреву от тетки писателя по жене, вдовы П. П. Свиньина, свидетельствующее, что через бывшего ученика и сотрудника Степан Петрович смог адресовать родственникам Свиньина коллективную просьбу московской интеллигенции познакомиться с бумагами покойного писателя: «Племянник мой (Писемский. — О. Т.) <...> уведомил меня, что Комитет университетского пансиона желает иметь биографические сведения» [11, с. 1]. В этом письме показательна дата: 26 апреля 1854 года.

Таким образом, в становлении идейно-творческой эстетики Писемского и его журнальной биографии С. П. Шевырев занимал важное место. Вряд ли его эстетическое воздействие на университетских студентов ограничивалось Писемским. А это значит, в формировании идейно-творческого мировоззрения студентов, в будущем составивших ядро «молодой редакции», влиянию Шевырева принадлежит до сих пор недооцененная роль. Это указывает на необходимость специального, целостного изучения влияний на всех членов «молодой редакции» обоих «старших редакторов» журнала «Москвитянин».

Список литературы

1.           Венгеров С. А. Молодая редакция «Москвитянина»: Из истории русской журналистики // Вестник Европы. 1886. №. 2. С. 549–603.

2.           Григорьев Ап. Русская литература в 1851 году // Литературная критика журнала «Москвитянин» времен «Молодой редакции» (1850–1855)» / под ред., вст. ст. О. В. Тимашовой. Саратов: ИЦ Наука, 2010. 328 с.

3.           Зубков К. Ю. «Молодая редакция» журнала «Москвитянин»: Эстетика. Поэтика. Полемика. М.: Биосфера, 2012. 209 с.

4.           Кошелев В. А. Славянофилы и официальная народность // Славянофильство и современность: Сб.статей. Спб.: Наука, 1994. С. 122–135.

5.           Могилянский А. П. А. Ф. Писемский. Жизнь и творчество. Л.: ЛИО Редактор, 1991. 158 с.  

6.           Островский А. Н. Полн. собр. соч: В 12 т. М.: Искусство, 1973–1979. Т. 11. Письма.

7.           Писемский А. Ф. Письма / под ред. и комм. М. К. Клемана и А. П. Могилянского. М., Л.: Изд-во АН СССР.1936.  928 с.

8.           Писемский А. Ф.  Собр.соч.: В 9 т. / под ред. А. П. Могилянского, подг. текста и примеч. М. П. Еремина. М.: Правда, 1959.

9.           Полевой Н. А. Гамлет // Гамлет в русских переводах ХIХ–ХХ вв. М.: Интербук, 1994. 669 с.

10.        Пушкин А. С. Полн.собр.соч.: в 16 т. М.: АН СССР, 1937–1949.

11.        Свиньина А. А. Письмо С. П. Шевыреву // РНБ.  Ф. 850. № 496. С. 1.

12.        Шевырев С. П. Лекции о Шекспире и материалы к ним // РНБ. Ф. 850. № 33. С. 1– 102.

13.        Шевырев С. П. От редакции // Москвитянин. 1850. № 7. Отд. VII. С. 44.

14.        Шевырев С. П. Письмо в губернию // Москвитянин, 1853. № 6. Кн. 2. Отд. V. С. 522–523.

15.        Шевырев С. П. Письмо В. А. Жуковскому. Из бумаг В. А. Жуковского // Русский  архив. 1875. Кн. 3. С. 373.

16.        Шевырев С. П. Стихотворения М. Лермонтова // Москвитянин.1841. Отд. VI. С. 525–540.

17.        Moser C. Pisemskiy a provincial realist. Cambridge: Harvard University Press, 1969.