А. П. Трушкина
(Саранск)
Готическая проза в
России: генезис, основные тенденции развития
Готическая литература давно и прочно
закрепила свои позиции в рейтинге читательского внимания. Справедливо замечание
Т. Уoртoна, который подчеркивает значение готической литературы: «В этих
произведениях настолько сильны черты ужасного, таинственного и очаровательного,
настолько необычны и сказочны описания, что они в значительной степени
помогают пробудить всю мощь воображения, заполнить вашу душу величественными и
тревожащими образами, духовное наслаждение от которых можно найти только в
поэзии» [5, с. 112]. Мистические сказки и легенды, средневековые описания
искушений человека дьяволом, истории о призраках в замках привели к созданию
полноценного жанра, цель которого – вызвать чувство страха у читателя,
погрузить его в атмосферу беспомощности и одиночества. Возникший в XVIII столетии в Англии готический роман, как
известно, переживал периоды развития и упадка, претерпевал трансформации,
обогащаясь новыми мотивами и образами. В русской литературе обращение к готике
начинается в конце XVIII века Н. М.
Карамзиным в повести «Остров Борнгольм» (1794), на что указывает В. Вацуро [2],
проходит длительную историю через тексты Н. Гоголя, А. Погорельского, В.
Одоевского, отчасти Ф. Достоевского и продолжает активно развиваться в
настоящее время в творчестве М. Артемьевой, А. Ангелова, А. Вильгоцкого, М.
Юденич, А. Старобинец и других прозаиков. Современные писатели, следующие
готической традиции, сочетают традиционные мотивы готического романа с
элементами научной фантастики, фэнтези, детектива, фольклорными образами и
мотивами, дополняют и расширяют границы классического канона очевидными
приемами жанрового синтеза.
Однако прежде чем приступить к
анализу трансформации жанра готического романа, обозначим его основные
признаки, опираясь на исследование М. Б. Ладыгина. Учёный выделяет следующие
черты жанра: построение сюжета вокруг тайны; атмосфера ужаса и страха,
разворачивающаяся в виде непрерывной серии угроз безопасности главных героев;
хронотоп замка; типизированные персонажи – злодей, который является двигателем
фабулы, и жертва (в ранних произведениях чаще всего это прекрасная юная
девушка); мотивы сна, смерти, убийства [4].
Рубеж XIX–XX веков ознаменован появлением женской готической
прозы. И здесь, безусловно, необходимо упомянуть Веру Крыжановскую. Основная
тематика её романов – борьба божественных и сатанинских сил, взаимозависимость
скрытых сил в человеке и космосе, тайны первородной материи. Реинкарнация
сознания и души писательница раскрывает в романах «Заколдованный замок» (1898),
«Два сфинкса» (1900), «Маги» (1902), «Гнев Божий» (1909), «Смерть планеты»
(1911). Очевидно, что на рубеже веков готическая традиция начинает
синтезироваться с жанром фэнтези, писатели всё дальше отходят от традиционных
канонов, переосмысливая их и добавляя новаторские элементы.
В первые десятилетия XX века писатели активно используют в своём творчестве
готическую поэтику, итогом этого стал внушительный объём произведений. Причиной
обращения к готике, в первую очередь, является кризисное сознание эпохи,
ощущение надвигающейся катастрофы. Л. Н. Толстой в статье «Конец
века» делает прогноз о том, что в начале XX
века человека будут преследовать упаднические и апокалипсические умонастроения.
Потому для прозаиков этого времени воплощение художественно-философских идей с
помощью атмосферы страха, инфернального мира явилось отражением, с одной
стороны, мировоззрения эпохи, а с другой – одним из способов творческого поиска
и самореализации. В этом отношении стоит упомянуть новеллистическое творчество
И. А. Бунина. В рассказах («Туман», «Преображение», «Баллада», «Поздний час»)
присутствует готический колорит, соприкасается реальный мир и
сверхъестественный. Писатель адаптирует свои произведения именно под русского
читателя, связав готический мотив с православным. В бунинской прозе готическая
традиция приобретает новый оттенок. Заметим, что писателя нельзя назвать прямым
последователем готики, но, тем не менее, используя некоторые черты
традиционного канона, он по-новому осмысливает вполне обыкновенные сюжетные ситуации.
Прозаик создаёт собственное представление о готической прозе, насыщая её
деталями национального колорита, приводит в равновесие реальный и потусторонний
миры.
Серебряный век породил новый всплеск
интереса к таинственному и мистическому. Исследователь С. В. Чвертко выделяет
три характерные черты, отличающие готику Серебряного века и дающие начало
дальнейшей трансформации готического канона в отечественной литературе.
Во-первых, прозаики используют приём
инверсии, причём переворачивается всё: наука не является двигателем прогресса,
она слаба и зависима от материального мира (В. Брюсов, «Студный бог»),
технический прогресс становится губительным для человечества (В. Брюсов,
«Восстание машин»), меняются местами образы живых и мёртвых. Так мертвецы
способны двигаться и вести себя, как живые люди (Ф. Сологуб, «В толпе»; М.
Ремизов, «Жертва»). В готических произведениях этого времени переворачивается
традиционный образ оборотня, теперь он представлен не человеком, одержимым
зверем, а зверем, вынужденным носить человеческий облик. Наиболее показательна
в этом отношении новелла Н. Гумилёва «Чёрный Дик», в которой оборотень, наслаждаясь
проявлением своей животной натуры, воплощает демонические качества. В
творчестве Ф. Сологуба герои нередко носят черты животных и птиц, это также
является реализацией мотива оборотничества. Однако одна из особенностей
произведений Сологуба – видение мира субъективно, а не объективно, то есть, всё
существующее вокруг персонажа – порождение его разума. Так, в новелле «Собака»
(1904) главная героиня сама не может понять: то ли она сошла с ума, то ли на
самом деле превращалась в собаку.
Во-вторых, литературу ужасов Серебряного
века отличает перверсия –перевёрнутый мир предстает в искаженном виде,
реальность абсурдизируется. Теперь мечта персонажа – не счастье, но смерть,
которая, по его мнению, является самым ярким моментом в жизни и освобождением
от реальности. Также перверсированным становится и один из главных мотивов
готической литературы – мотив сна, влияющий на дальнейшую судьбу героя.
Примером может послужить роман Ф. Сологуба «Мелкий бес», в котором
функциональную роль сновидений выполняют галлюцинации и видения, что
соответствует традиции сюрреализма, в контексте которой психика личности, ее
подсознание, бессознательное оказывает весьма существенное воздействие на
поведение личности, ее поступки и мотивацию.
В-третьих, в отличие от предшественников,
писатели Серебряного века выбирают телесность как одно из главных средств
создания атмосферы ужасного в готических произведениях. Одним из первых этот
приём использует В. Брюсов в новелле «Теперь, когда я проснулся», подробно
описывая пытки и смерть жены главного героя: «Я видел, как она вся
вздрогнула, вытянулась, всё ещё не могла крикнуть, но глаза её наполнились
слезами боли и отчаянья, и слёзы катились по щекам. А по моей руке, державшей
кинжал, потекла липкая и тепловатая кровь. Я стал медленно наносить удары,
сорвал одеяло с лежавшей и колол её, обнажённую <…> я воткнул ей кинжал в
шею <…> кровь заклокотала, потому что умирающая пыталась дышать…» [1,
с. 50]. М. Ремизов ещё
«эффектнее» изображает телесность, делая акцент на подробностях разложения: «Старик,
дрогнув, присел на корточки, весь осунулся. Всё в нём – нос, рот, уши, всё
собралось в жирные складки и поплыло. И плыла липкая кашица, чисто очищая от
дряни белые кости. Голый, безглазый череп, такой смешливый, ощериваясь, белый,
как сахар, череп стал в луче лампадки» [8, с. 36]. Забегая вперёд, скажем, что такой способ
изображения действительности активно использовался в литературе ужасов рубежа XX–XXI веков и не теряет
своей популярности в настоящее время. Особенности готических новелл Серебряного
века касаются, прежде всего, граней разума, искажённой реальности. Тем не
менее, таким образом писатели создают атмосферу страха: он возникает от
ощущения неизвестности и неуверенности героя в мире, а также от понимания
хрупкости реальности и человеческого тела и разума.
Более того, в начале XX столетия активно развивается научно-фантастическая
литература, в которой нередко писатели стремятся создать атмосферу ужаса и
страха, особым образом изображая последствия научного прогресса, вводя в сюжет
вымышленных существ и конструируя особые миры. Соответственно в русской
литературе формируется субжанр готической фантастики. Здесь весьма
примечательны произведения В. Брюсова (роман «Огненный ангел», пьеса «Земля»,
рассказы «В зеркале», «Теперь, когда я проснулся», «Ночное путешествие»,
«Сёстры», «Менуэт»), З. Гиппиус (рассказ «Вымысел»), Н. Гумилёв (рассказы
«Чёрный Дик», «Путешествие в страну эфира»), в которых внимание сосредоточено
на фантастических сюжетах и апокалиптических мотивах.
Заметный след в литературе ужасов оставил и
Л. Андреев. Наполненная кошмарами философская притча «Стена» (1901),
реалистическая «Бездна» (1901), раскрывающая глубину морального падения
человека, антивоенная повесть «Красный смех» (1905), несомненно, относятся к
«страшной» сюрреалистической литературе, однако их нельзя причислить к жанру
готической прозы. В новеллах «Елеазар» (1906), «Он. Рассказ неизвестного»
(1913) Андреев синтезирует библейские и готические мотивы, что позволяет
отнести данные произведения к жанру готического рассказа.
В 1920-е годы, в силу хорошо известных
социокультурных причин, наблюдается спад готической волны. Отдельные элементы
наблюдаем в неоромантическом творчестве А. Грина, написавшем внушительное количество
мистических рассказов: «Крысолов» (1924), восходящий не только к древним немецким
средневековым легендам и созданной на их основе народной песне, записанной
Ахимом фон Арнимом и Клеменсом Брентано в «Волшебном роге мальчика» (Des
Knaben Wunderhorn, 1803), но и к опубликованным
в XIX веке балладам И. В. Гете, Й. Эйхендорфа,
Г. Гейне, К. Зимрока; «Серый автомобиль» (1925), написанный по мотивам
«Песочного человека» Э. А. Т. Гофмана; «Фантаго», «Дикая мельница». «Лужа
Бородатой Свиньи» (1912), «Загадка предвиденной смерти», в которых появляется
новый для готической новеллистики мотив самовнушения.
В период господства социалистического
реализма «нереалистичные сюжеты» оказываются на периферии писательского и
читательского внимания, однако «страшная» проза продолжает существование, о чём
свидетельствует, например, рассказ А. Платонова «Мусорный ветер» – жуткая
сюрреалистическая история, не случайно включенная впоследствии, кстати, в
антологию В. Сорокина «Русский жестокий рассказ». В 1930-40-х гг. в творчестве
Д. Хармса и С. Кржижановского появляются новые пугающие образы. Повесть
«Старуха» (1939) – прямой потомок «петербургских готических повестей» Н. В.
Гоголя и А. С. Пушкина. Главного героя преследует страшная старуха, большая
часть произведения проходит в попытках избавиться от неё. Особый интерес
представляет своеобразная хоррор-вставка – воспоминания героя о безобразиях,
которые творят ожившие покойники. Философская проза Кржижановского, насыщенная
многочисленными аллюзиями, содержит элементы мистики и хоррора, которые
писатель использует как средство создания гротеска и сатиры (рассказы «Мост
через Стикс», «Сбежавшие пальцы»). Отметим, что в повести «Фантом» оживает и
приобретает сознание акушерский манекен, имитирующий новорожденного – впервые в
русской литературе появляется кукла, приносящая зло. Рассказ «Квадратурин»
является новой интерпретацией классического мотива готической литературы –
продажа души дьяволу, здесь главный герой получает в дар необычную комнату,
которую обязан скрывать ото всех. В 1936 году вышел сборник рассказов «Ведьма»
Тэффи, основанный на русских народных суевериях.
Классик советской литературы В. Иванов
известен прежде всего реалистическими произведениями, однако в начале 1950-х
гг. им был написан ряд текстов, которые принято включать в условный
«фантастический цикл» (повести «Медная лампа», «Агасфер»). Произведения Иванова
стали одними из последних, где прослеживается интерес к мистике.
Политическая и культурная обстановка в
России 1970-80-х гг. оказала огромное влияние на жанр готического романа. В
первую очередь это послужило толчком к возникновению абсолютно новых
направлений, таких как концептуализм, постмодернизм, метафизический реализм и
т.д. В это время Ю. Мамлеевым, А. Биргером, В. Точиновым, О. Дивовым, А.
Дашковым и другими авторами начинает кардинально переосмысливаться традиционный
готический канон.
Здесь, в первую очередь, необходимо
выделить творчество Ю.
Мамлеева. Благодаря его концепции метафизического реализма литература ужасов
обогащается философской проблематикой и сюрреалистической образностью. Наиболее
примечателен в этом контексте мамлеевский роман «Шатуны»,
повествующий о подмосковном жителе Фёдоре Соннове, который пытается найти душу
человека, разрушая её телесную оболочку; герой встречает на своём пути
московских метафизиков, проповедующих новую религию «Я», которая должна дать
новую веру и желаемое бессмертие. Писатель абсолютно по-новому интерпретирует
один из главных маркеров готики – тему смерти, которая пронизывает всё
творчество Ю. Мамлеева: достаточно вспомнить рассказы «Смерть рядом с нами»,
«Живая смерть», «Гроб», «Валюта» и т.п. Прозаик изображает смерть как
метафизическую категорию, раскрывающуюся в трёх ипостасях. Первая – смерть как
реальная ситуация, показанная в запредельно оголённых моментах (продолжение
традиции писателей Серебряного века); вторая – смерть как герой (сказка «Емеля
и Смерть»); третья – смерть как акт приобщения к высшему Бытию/Небытию. Мамлеев
отходит от привычного понимания смерти, характерного для готического канона,
для него это образная доминанта, через которую он указывает на «иную, молчащую
реальность» [11, с. 256]. Смерть – способ
постижения смысла жизни, ответ на вечные вопросы Бытия.
Значимое место в литературе ужасов конца XX занимает творчество Л. Петрушевской. Так, в сборнике «Песни
восточных славян» писательница опирается на современную нарративную традицию
(как фольклорную, так и литературную), используя мотивы и образы мистической
народной прозы (жанр детской страшилки оказывается для писательницы наиболее
продуктивным), популярного жанра фэнтези и готических романов. Сама Л.
Петрушевская обозначает жанровую специфику входящих в цикл произведений, свои
короткие истории она называет случаи: «Случай – это особенный жанр
городского фольклора, начинающийся обычно словами: "Вот был случай".
Случаи рассказывают в пионерских лагерях, в больницах, в транспорте – там, где
у человека есть пока что время» [6, с. 40]. В этом цикле писательница
синтезирует особенности фольклорных жанров (например, образ покойника, мотив
путешествия на кладбище, эксгумация покойника в рассказах «Случай в
Сокольниках» и «Рука», характерный для бывальщины; топос стройки в «Новом
районе», популярный в детской несказочной прозе и т.п.) и классического готического
канона (мотивы смерти и перехода в инобытие). Сходным образом, заметим,
строятся сюжеты и в цикле Л. Петрушевской «В садах других возможностей», весьма
примечательны в котором рассказы «Черное пальто», где повествование
разворачивается по логике сновидения, «Новые Робинзоны. Хроника конца XX века» следуют эсхатологической проблематике, «Два
царства», чьи герои свободно перемещаются в мире реальном и потустороннем.
Стоит отметить, что возрождается жанр
готической фантастики, который активно развивают Т. Толстая, О. Дивов и т.д.
Фантастический элемент в готике теперь выступает как непременный атрибут
специфического готического хронотопа.
Отечественная литература начала XXI столетия характеризуется многообразием
стилей и приёмов, синтетическим характером большинства произведений,
соединяющих в себе элементы различных жанров (антиутопии, научной фантастики,
фэнтези, детектива и др.), синтезирующих натуралистические, готические и
сюрреалистические тенденции. Жанр готического романа окончательно
трансформируется, синтезируясь с иными жанровыми структурами, при этом отметим
и весьма примечательную пародию не только на соцреалистический роман, но и на
роман готический А. Иванова «Пищеблок» (2019), в которой кровавая история
вампиров «вписана» во вполне реалистический антураж будней советского
пионерского лагеря «Буревестник». Здесь, как справедливо указывает Г. Юзефович,
полагая подобную структуру коммерчески обоснованной: «…вампирская интрига, механически вживленная внутрь
ретро-сеттинга, не просто помогает сдвинуть с места застопорившийся
сюжет, но еще и прагматично расширяет аудиторию романа за счет
людей помоложе, не заставших пионерских лагерей, зато повидавших немало
фильмов категории “В”» [13].
Список
литературы
1.
Брюсов
В. Я. Повести и рассказы. М.: Сов. Россия, 1988. 336 с.
2.
Вацуро
В. Э. Готический роман в России. М.: Новое литературное обозрение, 2002. 544 с.
3.
Колыганова
Н. А. Готическая традиция в русской литературе XIX – начала XX века: итоги и
перспективы изучения // Вестник Мордовского университета. 2011. №1. С. 203–204.
4.
Ладыгин М. Б. Английский готический роман
и проблемы романтизма. М.: Искусство, 1978. 149 с.
5.
Напцок
Б. Р. Английский «готический» роман: к вопросу об истории и поэтике жанра //
Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 2: Филология и
искусствоведение. 2008. № 10. С. 112–117.
6.
Петренко
С. Н. Жанровые модели постфольклора в русской постмодернистской литературе
последней четверти XX – начала XXI века: дисс…канд. филол. наук. Волгоград,
2017. 178 с.
7.
Петрушкова
Е. С. Мотив ужаса в прозе Леонида // Вестник Пермского университета. Российская
и зарубежная филология. 2012. №3. С. 90–98.
8.
Ремизов
А. М. Жертва // Весы. 1909. №1. С. 42–56.
9.
Рыбальченко
Т. Л. Поэтика готического романа в русской постсоветской прозе // Евроазиатский
межкультурный диалог. 2007. С. 128–138.
10.
Сизова
К. Готический роман в литературе постмодернизма: традиционное и новаторское //
Гуманiтарна освiта у техничких вищих навчальних закладах. 2013. №28. С.
254–269.
11.
Талалаева
О. Г. Проза И. А. Бунина и готическая традиция в русской литературе // Вестник
Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2011. №7(99). С. 165–171.
12.
Тамарченко
Н. Д. Готическая традиция в русской литературе. М.: РГГУ, 2008. 352 с.
13.
Юзефович
Г. Музей позднесоветской эпохи,
теперь с вампирами. [Электронный ресурс]. URL:
https://meduza.io/feature/2018/11/17/muzey-pozdnesovetskoy-epohi-teper-s-vampirami (Дата обращения:
27.02.2020)
Спасибо за содержательный, охватывающий два века русской литературы доклад. Как Вы думаете, меняются ли функции "ужасного" в литературе разных эпох? Зависят ли они от концепции бытия, господствующей в определенный исторический и культурный период? Отличается ли готика А.Грина от готики, например, В.Маканина в его "Сюре в пролетарском районе"?
ОтветитьУдалитьИ еще один вопрос: в ситуации уходящего постмодернизма можно ли говорить о новых традициях готической прозы. или стоит учитывать только игру прежними стилями, традициями, сюжетами? Можно ли говорить об эволюции готической прозы?
С уважением - Н.Е. Щукина
Уважаемая Алёна Петровна, благодарю за доклад. Очень интересно.
ОтветитьУдалитьАлена Петровна, спасибо за интересный доклад. охватывающий огромный период в развитии отечественной литературы. Скажите, пожалуйста, различаете ли Вы понятия "готический роман (готическая проза)" и "литература ужасов". И еще один вопрос возник при чтении доклада: есть ли специфическая черта у отечественного (русского, российского) варианта "готической прозы", отличающая этот вариант от других национальных вариантов.
ОтветитьУдалитьС уважением,
Вигерина Людмила Ивановна
Спасибо, Алена Петровна, за Ваш весьма интересный доклад!
ОтветитьУдалитьНо скажите, пожалуйста, за что Вы записали Сологуба в сюрреалисты? "Мелкий бес", конечно, можно трактовать в предложенном Вами ключе: правда, только при наличии машины времени. Ведь Передонов впервые явил себя читателю в те времена, когда Андре Бретон посещал начальную школу и беды ничтоне предвещало?;)
Перечисленные в докладе основные жанровые признаки готического романа не дают ему шансов на самостоятельную повествовательную форму, только на синтез. Хочу поддержать вопрос Людмилы Ивановны, на ваш взгляд, есть ли у готического романа своя специфическая сторона?
ОтветитьУдалить