В. В. Волков. Лексемы либерал и либеральный в поэзии П. А. Вяземского (рассыпанный «антилиберальный» цикл)

В. В. Волков

(г. Тверь)

Лексемы либерал и либеральный в поэзии П. А. Вяземского

(рассыпанный «антилиберальный» цикл)

    По энциклопедическому определению, либерализм – «социально-политическое учение и общественное движение, провозглашающее самодостаточную ценность свободы индивида в экономической, политической и др. сферах жизни общества» [3, с. 164]. Академическая лексикография ни в сущ. либерализм, ни в однокоренных либерал, либерализация, либерализовать, либеральный языковых оценочных коннотаций не усматривает (см., например: [18, с. 537–538]). Очевидный для носителей русского языка оценочный флёр этих слов – изначально мелиоративный, органично фундирующийся ключевым смыслом «свобода человека от социально-политических форм контроля со стороны государства» [18, с. 538]. Однако на рубеже XX–XXI веков выяснилось, что либерализм в его практической реализации хорош лишь до тех пор, пока отдельные люди либо общественные движения и партии не начинают переступать некоторые неписаные границы свободы, пока либерализм не превращается в ультралиберализм.

       Как мы уже отмечали ранее [6, с. 82–83], своеобразное предостережение об опасности развития процессов либерализации до опасного предела содержится уже в латинском этимоне прилагательного liber, в его семантическом развитии от исходного значения к производным, ср.: liber ‘свободный, вольный, независимый > благородный, прямой, откровенный > своевольный, разнузданный, распущенный, распутный’. Иначе говоря, либерализация в процессе своего развития чревата опасностью «фазового перехода» от свободы как независимости – к свободе как разнузданности. Отсюда появление современных пейоративных образований либероид, либераст, собир. либерастня и обобщающего либерастия, которые выступают как своеобразный «лингвокультурный сигнал» об опасности игнорирования границ приемлемого в проявлениях личной и общественной свободы.

    Цель данной работы – показать, что опасности либерализма в его гипертрофированном развитии были вполне очевидны для таких проницательных людей, как Петр Андреевич Вяземский (1792–1878), еще в XIX веке, что явствует, в частности, из основного предмета внимания в данной статье – особенностей словоупотребления сущ. либерал и прил. либеральный в его поэтических произведениях.

        Истоки либерализма – и в его позитивной, и в ультралиберальной проекциях – в формуле Человек есть мера всех вещей. Но человек – явление сложное. По святоотеческому учению, в предельно сжатой формулировке – трихотомия: тело, душа, дух, – где дух – «высшая часть души, направленная на общение с Богом, наделенная бессмертием» [16, с. 132]. Существо динамической связи между душой и телом, которая явственно просматривается в деятельности человека: «Если душа стремится к богоугодной жизни, то утончается, то есть одухотворяются и душа, и тело человека, и наоборот, если человек привязывается ко греху, то грубеет и телом, и душой…» [11, с. 54]. Блаженный Августин в «Исповеди» о людях, злоупотребляющих свободой, писал: «Злоупотребляя дозволенным или желая недозволенного <…> они идут против рожна <…> порвав с человеческим сообществом, они замыкаются в сектах и толках <…> но вместо ожидаемой свободы попадают в зависимость от своих привязанностей и своей неприязни» [1, с. 447–448].

        Отсюда вопрос: чтó именно в человеке как «мере всех вещей» является мерой – и «всех вещей», и его самого? Витальное («тело»), социальное («душа») или бытийное (дух)? Вяземский глубоко ухватил опасность либерализма в его гипертрофированном развитии: отвергая Бога и духовное начало в человеке как основополагающее, либерализм с самого своего появления «мерой всех вещей» признавал прихоти человеческой витальности и социальности, прежде всего, жажду удовольствий, личной власти и людской славы.

    Лексемы либерал и либеральный наличествуют в десяти стихотворениях Вяземского. Показательно, что в советское время было опубликовано лишь два из этих десяти, остальные восемь представлены лишь в дореволюционном (1878–1896) Полном собрании сочинений [7]. Такая избирательность с несомненностью обусловлена остро критическим отношением зрелого Вяземского к либерализму – с одной стороны, как социально-политическому учению, с другой стороны, как практике личностной, общественной и служебной самореализации современных ему «либералов». Советская цензура в этом отношении оказывалась по-своему не менее своеобразной, чем царская, ср.: «Русские цензоры от века были бедой и посмешищем отечественной литературы. Почти по всем критическим статьям Вяземского прошлись их безжалостные ножницы, а самые острые стихотворения были опубликованы только через много лет после создания: “Негодование” – через сто три года, “Петербург” полностью – через сто семнадцать лет… (Кстати, в советские времена цензура не пропускала уже другие стихотворения Петра Андреевича – его религиозную лирику)» [4, с. 189].

         По данным «Словаря поэтического языка П. А. Вяземского» [5], сущ. либерал представлено в шести словоупотреблениях, прил. либеральный – в четырех, другие лексемы с данным корнем (например, либерализм, либералист) не представлены. Девять из десяти словоупотреблений приходится на заключительный, итоговый период творчества (1856–1878), в начальном этапе (1810–1837) – лишь одно (ирон. табакерка либеральная), в среднем периоде (1838–1855) – ни одного.

     Все словоупотребления итогового периода несут пейоративную либо ироничную коннотацию – по отношению к либералам как носителям специфического образа мыслей и каузируемого им стиля жизни, взаимоотношений с окружающими. Кратко процитируем (здесь и далее курсив в цитатах мой. – В. В.):

-    «У них на всё есть лозунг строгой / Под либеральным их клеймом…»; «…Не вижу разницы большой / Между холопством либеральным / И всякой барщиной другой» («Послушать: век наш – век свободы…», 1860);

-    «Юлит он мухой либеральной…» («Добчинский гласности, он хочет…», из цикла «Заметки», 1862);

-     «Прихвостников найдешь и в ложных либералах…» («Вы гласность любите, но в одиночку, с правом…», 1861);

-    «Напрасно мыслишь ты, прекрасный либерал, / Что от толпы вперед далеко ты удрал» («Одному из многих», из цикла «Заметки», 1863»);

-    «Двуличный либерал с улыбкой сладко-кислой…» («Оправдание», 1863);

-    «Либерал, чинов поклонник, / Чрезполосная душа…» («Всех образчиков, всех красок…», 1875);

-     «…шляется мишурным либералом…» («С его ль душонкою свободе цену знать?», из цикла «Заметки», 1876);

-    «“Скажи, как мог попасть ты в либералы?”» («“Скажи…”», из цикла «Заметки», 1876).

    Исключение составляет словоупотребление 1820-го года, ироничная коннотация которого связана с отношением Вяземского не к либералам как особому человеческому типу, а к месту либеральных воззрений в российской внутренней политике второй половины 10-х годов XIX века (о «табакерке либеральной»).

     В 1820 году Вяземский посылает Николаю Тургеневу исписанную конституционными лозунгами французскую табакерку с приложением шутливого поэтического послания «Во имя хартии, свободы…», получившего известность как «Табашное послание»: «Во имя хартии, свободы <…> Сей табакеркой либеральной / Я нос ваш антифеодальный / Хочу потешить и почтить» [9, с. 142–143].

      Прокламируемое назначение табакерки – использовать ее как метафорический носитель либеральных идей, предлагать из нее «нюхать» эти идеи всем, кто имеет отношение к российской элите, прежде всего к официальной власти. Вся основная часть послания – пространный перечень потенциальных адресатов: сенаторы, члены «Английского клоба», губернаторы и «виц», «государственные чины», «баричи», «витии» и т. д. Кольцевая композиция: от начальной иронической надежды («…Авось целительным чиханьем / Удастся их очистить мозг…») – к финальному пожеланию: «О, отчихните в добрый час / Всю дрянь, что накопилась в вас, / И мы вам “Здравствуй!” грянем хором».

          Что именно следует «отчихнуть», каково конкретное содержание «табакерки либеральной», послание не раскрывает, – в силу очевидности и того, и другого.

        Во-первых, очевидно существо либеральных идей, носителем которых в те годы был, как типичный представитель передовой части своего поколения, и Вяземский. По точной характеристике В.В. Бондаренко: «Это русский молодой либерал, из знатного рода, в силу этого приближенный ко двору и даю­щий “уроки царям” <…> сторонник государства сильного, монархического, но просвещенного, обладающего на европейский лад атрибутами некоторой де­мократии. Он противник “варварства” – крепостного права, гуманный помещик, облегчающий участь своих крестьян, сторонник просвещения, ибо “где просвещенье – там доб­ро”» [4, с. 127].

        Во-вторых, в тот же день, что и «Табашное послание», 13 ноября 1820 года Вяземский завершает программное для него обличительное «Негодование» («вершина политической лирики Вяземского» [12, с. 474]), в котором существо своих взглядов раскрывает развернуто и остро. По смыслам названия и ключевого словосочетания: негодование – на что? либеральная табакерка – насмешка – над чем? Судя по историко-биографическим обстоятельствам, негодование, досаду, насмешку вызывает у Вяземского то, что обновление государственного устройства России на конституционной основе (подготовка текста Государственной уставной грамоты) оказалось замороженным, что надежды на обновление – пустое, бессмысленное дело, как нюханье табака. Учитывая, что, по оценкам И.Е. Прохоровой, понятие «либерализм» в России второй половины 10-х годов «использовалось и толковалось именно в плане умеренных конституционных ре­форм» [13, с. 78], то и конституционные реформы (разработка и утверждение Государственной уставной грамоты) для России тоже пустое, бессмысленное дело. И негодование, и надежды тонут в пустословии, либерально забалтываются; в результате: «Существенной особенностью позиции Вяземского в 1818 г. является начало расхождения его не только с реакционными, но и с либеральными тенденциями правительственного курса» [12, с. 444].

     Таким образом, наиболее вероятное прочтение метафорического смысла словосочетания либеральная табакерка: «либерализм с его надеждами – пустое словесное баловство», следовательно, «отчихнуть» надо бы не только «старое», консервативно-реакционное, но вместе с ним и «новое», болтливо-либеральное, своим безответственным пустословием по-своему вредное и опасное.

Прозрение о существе и опасностях российского либерализма, лишь смутно просматривающееся в насмешке над табакеркой либеральной с ее конституционными лозунгами, подробнее развивается Вяземским через сорок лет – в начале 1860-х, затем в середине 1870-х годов.

    Совокупность текстов с рассматриваемыми словоупотреблениями по смысловой цельности образует, условно говоря, единый «рассыпанный антилиберальный цикл». В чем именно «анти-либеральный»? В рассматриваемом корпусе текстов никак – ни в позитивном, ни в негативном ключе – не фиксируются такие базовые компоненты либерального мировоззрения, как священный характер частной собственности, приоритет рыночных отношений, разделение властей и др., – внимание Вяземского приковано лишь к тем вопросам свободы и прав человека и свободы слова, явствующим, в частности, из Конституции Франции («Декларации прав человека и гражданина» 1791 года), либеральная практика реализации которых в России приводит к новой форме авторитаризма – идейного, мировоззренческого, затем социального, субъектом которого выступает формирующееся «гражданское общество» как совокупность «образованных людей», разносословной «интеллигенции». Еще нет в России официально принятой конституции, но либералы уже активно злоупотребляют – в своих групповых и личных интересах – свободами личности и свободой слова, фактически лишая этих свобод тех, кто оказывается не входящим в неформальное либеральное сообщество, де-факто узурпируют свободу.

     Пафос обличения либерализма как мировоззрения и «мироповедения» тоталитарного толка, с его претензией на абсолютную истину, на полное, авторитарное групповое доминирование, – сквозной для всего «цикла» – оказывается, с современных позиций, с рубежа XX–XXI веков, тревожным поэтическим пророчеством, ср. характерную современную оценку: «Либералы по вывеске часто в жизни страдают самовлюбленной авторитарностью, жаждой власти и манией рулить, а то и просто банальным карьеризмом. Они больше заняты собой – но хотят, чтобы их при этом любили другие» [14]. Точно как по отношению к нашим дням, так и по отношению к общему пафосу «цикла» Вяземского.

       Начальное стихотворение «цикла» – «Послушать: век наш – век свободы…» (1860) [9, с. 360–361]. Вчитаемся в ключевые элементы.

        Полемически-обличительный пафос задается двумя инициальными строфами: «Послушать: век наш – век свободы, / А в сущность глубже загляни – / Свободных мыслей коноводы / Восточным деспотам сродни. // У них два веса, два мерила, / Двоякий взгляд, двоякий суд: / Себе дается власть и сила, / Своих наверх, других под спуд». Основания полемики: словосочетание век свободы в дискурсе «прогрессистов» (по В. И. Далю, в политическом смысле прогресс – «взгляд и понятия или притязанья на полную свободу», прогрессист – «кто держится этого убежденья» [10, III, с. 478]) выступает как отсылка к представлениям о «веке либерализма» – о господствующих в «образованных» слоях либеральных идеях, настроениях, направляющих не только образ мыслей, но и стиль жизни, способы взаимодействия с окружающими. Стили и способы социального взаимодействия определяются теми представлениями о содержании и пределах личной свободы, которые устанавливает сам «прогрессист», считающий именно свои цели, интересы, взгляды, образ жизни и т. п. единственно согласными с духом времени.

       В семантической структуре лексемы свобода налицо дискриминационный семантический сдвиг: сужение по денотативно-референциальной отнесенности (сужение объема понятия) при расширении сигнификата (дополнение содержания понятия). В семантическое представление о потенциальных субъектах свободы включается дополнительный к ‘человек’ семантический компонент ‘либерально мыслящий’, что в денотативно-референциальной плоскости приводит к оппозиции «свой – чужой» и практическому выводу: свобода – только для «своих». У Вяземского эта оппозиция – в энергической контекстуальной векторной антонимии: «Своих наверх, других под спуд», – с акцентировкой идеи действенной не только по намерениям, но и по результатам «либеральной» практики социальной дискриминации.

        Вторая строфа детализирует названную оппозицию. Двоякий взгляд, двоякий суд… Контекстуальный смысл: всё (выводы, мнения, решения…) разное по параметру «для своих – для остальных». В современной огласовке – речь о «двойных стандартах», которые всегда сопровождали человечество, хотя глобальной коммуникативной практикой – от обиходной до политической – стали лишь в ХХ веке. У Вяземского ассоциирование либерального – с двояким пока не выходит за пределы констатации «либеральных» особенностей межличностных и социальных отношений.

     Результат: свобода, прокламируемая «прогрессистами», оказывается в либеральном дискурсе симулякром – словесным фантиком, фантомом, а в социальной практике – новой, «либеральной» формой деспотизма, причем деспотизма тотального (= всеохватывающего, тоталитарного), с его претензией на полное господство не только над витальностью (как жить), но и над умами и душами (как думать и чувствовать). «Свобода слова» в либеральном прочтении: говорить / писать можно что угодно, но только то, что принято в либеральных кругах – у либералов как якобы самых передовых и прогрессивных людей эпохи. «Свобода слова» – тоже пустая обертка, симулякр.

      Мотив нового – «либерального» – рабства особо маркирован словосочетанием либеральное клеймо, недвусмысленно отсылающим к представлениям о рабстве (клеймо – «знак, налагаемый на предметы, метка, печать» [10, II, с. 116], знак собственности): «У них на всё есть лозунг строгой / Под либеральным их клеймом: / Не смей идти своей дорогой, / Не смей ты жить своим умом. // Когда кого они прославят, / Пред тем – колена преклони. / Кого они опалой давят, / Того и ты за них лягни».

      Мотив рабства развивается в энергичной несобственно-прямой речи условного либерала, в нанизывании побуждений (не смей, не смей, преклони, лягни), далее в горьком обобщении относительно содержания той новой «свободы», которую несут новые лидеры мнений: «Свобода – превращеньем роли – / На их условном языке / Есть отреченье личной воли, / Чтоб быть винтом в паровике; // Быть попугаем однозвучным, / Который, весь оторопев, / Твердит с усердием докучным / Ему насвистанный напев».

        Финальная строфа убежденно констатирует тождество крепостного рабства и нового «холопства»: «Скажу с сознанием печальным: / Не вижу разницы большой / Между холопством либеральным / И всякой барщиной другой».

Мотивы, заявленные в этом программном для всего «антилиберального» цикла стихотворении, в дальнейшем лишь развиваются, в существе своем не изменяясь: «либеральная» практика реализации «свободы слова», каузируемая установкой на тотальное доминирование в печати и обществе, идейная нетерпимость, неприкрытая и жесткая цензура мнений, приправленная собственным «либеральным» страхом прослыть ретроградом, не вписаться в общий «прогрессистский» хор.

      К середине XIX в. широкое распространение получает сущ. гласность, – вместе с самим феноменом гласности. Поскольку параллель с советской «перестройкой» конца 1980-х годов очевидна, воспользуемся современным толкованием: «Гласность… Открытая и полная информация о деятельности государственных, общественных и т. п. структур и возможность ее свободного обсуждения как одна из отличительных черт процесса демократизации общества периода перестройки. Уровень гласности. Принцип гласности. Политика гласности» [18, с. 248]. Словарь 1847 года дает аналогичное, только лишь сжатое толкование: «Гласный… Известный, явный. Гласное дело»; «Гласность… Свойство гласного; известность. Гласность дела не позволяет скрыть его поступков» [17, I, с. 264]. Аналогично у В.И. Даля: «Гласность… известность, общеизвестность чего, оглашение, огласка» [10, I, с. 354].

    Что такое гласность для либералов? Этот вопрос – центральный в стихотворении «Вы гласность любите, но в одиночку, с правом…» (1861) [7, XI, с. 389–390]: «Вы гласность любите, но в одиночку, с правом, / Чтоб голос ваш один руководил толпу; / Но голосу других, драконовским уставом, / Нет места в гласности у вас на откупу». Смысл цитированной строфы: гласность как «возможность свободного изъявления мнений, сообщения различных сведений» – не для всех, – только для тех, кто у руля процессов гласности: «Неволи худшей нет – свободы по заказу, / Когда во славу ей и мнению в чести, / Так, а не иначе – велят и видеть глазу, / Так, а не иначе – устами речь вести».

         Как видим, в «либеральном» дискурсе сущ. гласность используется с тем же денотативно-референциальным семантическим сдвигом, что и свобода: гласность – только для себя и «своих». Значит, те же пороки, что и без «прогресса»: угодничество, беспринципность из соображений выгоды и карьеры. Это «ложные либералы», угодническое нутро у них прежнее: «Прихвостников найдешь и в ложных либералах; / Но держатся они не прежнего хвоста – / Неурожая нет в льстецах и подлипалах; / Но их прием не тот и вывеска не та». Хлёсткое ключевое слово – прихвостник, по В.И. Далю: «Прихвостник… и прихвостень… безотвязный провожатый чей, следователь и угодник, искательный поклонник; безгласный провожатый, для услуг. Записался в прихвостни, так вперед не забегай» [10, III, с. 456]. Тяга к политической, идейной стадности органично переплетается с соображениями личной выгоды.

Вывод: гласность для либералов – инструмент тоталитарной власти над умами, цензура любого публичного слова. Заметим: либеральный идейный тоталитаризм – сущность, с одной стороны, любого либерала, с другой – любого революционера, – в точном соответствии с семантикой существительного тоталитаризм; по словарному толкованию, тоталитаризм – не обязательно «форма государственного устройства, основанного на насилии, диктате, полном контроле государства за всеми сторонами жизни личности при отсутствии демократических прав, свобод и т. п.» (1-е значение), но и (2-е значение) «ограничение свободы действий и мысли в различных сферах жизни; жесткий диктат определенных устоев, норм. Идеологический тоталитаризм. Тоталитаризм творчества. Тоталитаризм мышления» [18, с. 991]. Применительно к рассматриваемым текстам Вяземского: диктат либеральных устоев, под которыми либералы понимают максимально возможное расширение своих прав, – при небрежении правами других, при злоупотреблении своими правами в целях подавления прав других, мыслящих и живущих иначе.

         Это «гнилой либерализм», – по выражению М.Е. Салтыкова-Щедрина, из его близкой по времени Вяземскому книги очерков «В среде умеренности и аккуратности» (1878). Думается, Вяземский согласился бы с позицией сатирика: «Мы <…> по­ставили себе задачей во что бы то ни стало раскрыть публике глаза и выставить перед нею в надлежащем свете истинные достоинства <…> гнилого либерализма…» [15, с. 75].

      «Гнилой либерализм» (если по Вяземскому, «маска», «мишурный» либерализм) в лице господ, ему следующих, требует только прав и только для себя, но игнорирует моральные и социальные обязанности, следует личной свободе как принципу нравственно и духовно безответственного выбора, определяющегося соображениями субъективно-«партийного» произвола, сводящегося к интенциям выгоды, удобства, наслаждения социальными преимуществами и связанными с ними витальными благами. Мотив такого – мнимого, фарисейского – либерализма у Вяземского маркируется разнообразными языковыми средствами, складывающимися в ряд разноуровневых контекстуальных квазисинонимов с общим смыслом ‘лицемерие’, словесно опредмечиваюшимся лексемами маска, двуличие и семантически смежными с ними языковыми единицами, ср.:

-    «Юлит он мухой либеральной / И высоко задрав свой нос» («Добчинский гласности, он хочет…» [7, XI, с. 431]);

-    «Двуличный либерал с улыбкой сладко-кислой, / Смиренник у себя и злой крикун над Вислой, / Кудряво расцветив увертливую речь, / Не прочь Европу он из края в край зажечь, / Чтоб греясь пред огнем, в приличном расстояньи, / Народам толковать об их преуспеяньи» («Оправдание» [7, XII, с. 19]);

-    «С его ли душонкою свободе цену знать? / Вот он и шляется мишурным либералом, / Боится красным быть, чтоб не пугалась знать, / И пишет под тишком статьи в журнале алом» («С его ль душонкою…» [7, XII, с. 529]);

-    «“Скажи, как мог попасть ты в либералы?” / Да так пришлось, судьбы не победить: / Нет ни гроша, к тому ж и чин мой малый, / Так чем же мне прикажете мне быть?» («“Скажи…”» [7, XII, с. 529]).

       Наиболее энергично и детализованно мотив двуличности – на основе характерологической метафоры маски как центральной – разрабатывается в стихотворении «Всех образчиков, всех красок…» (1875) [8, с. 402]):

Всех образчиков, всех красок

Он живой лоскутный ряд:

Нет лица, но много масок,

Всюду взятых напрокат.

Либерал, чинов поклонник,

Чрезполосная душа,

С правым он его сторонник,

С левым он и сам левша.

В трех строках его вся повесть:

И торгаш, и арлекин,

На вес продает он совесть,

Убежденья – на аршин.

       Лаконичный, хлёсткий, обильный точными и яркими образами текст. Практически каждое слово просит комментариев, – обратим внимание только на центральный, сквозной мотив: «либерал» – это человек, не поддающийся положительному определению, только через отрицание или исчисление набора несовместимых вариантов, человек без своего лица, без совести и без убеждений, лоскутное собрание чужих масок. В ментальном отношении либерал – это, как говорят ныне, существо с «клиповым мышлением», складывающимся из произвольно, «к случаю» сопрягаемых заемных мыслей и образов. В социальных контактах – «лоскутный ряд» подобранных на разные вкусы фраз и коммуникативных реакций.

        Важно отметить: либерализм 1860–1870-х годов, к которым относятся рассматриваемые тексты Вяземского, – это не романтический либерализм его молодости. Сошлёмся на И.С. Тургенева, фрагмент речи, произнесенной на данном в его честь обеде в «Эрмитаже» 6/18 марта 1879 г.: «Это слово “либерал” в последнее время несколько опошлилось, и не без причины. Теперь, когда всё указывает на то, что мы стоим накануне хотя близкого и законно правильного, но значительного перестроя общественной жизни, это слово является чем-то неопределенным и шатким. Кто им, подумаешь, не прикрывается! Но в наше, в мое молодое время, когда еще помину не было о политической жизни, слово “либерал” означало протест против всего темного и притеснительного, означало уважение к науке и образованию, любовь к поэзии и художеству и наконец – пуще всего – означало любовь к народу…» [19, с. 336].

      Понимание, что с либерализмом – как реальной практикой жизнестроительства – «что-то не так», у Вяземского появилось значительно раньше, еще на исходе 1810-х годов, – по общечеловеческой закономерности: от романтического бунтарства молодости – к вдумчивой зрелости. Либерализм как романтическая мечта о свободном самораскрытии личности в ее лучших качествах уместен в юности, которая еще не знает, что свободу нельзя отделять от ответственности. Понимание необходимости ответственной свободы – перед обществом, народом, государством, наконец, перед Богом – приходит с годами.

В этом отношении Вяземского следует поставить в один ряд с Пушкиным, об эволюции социально-политических взглядов которого имеются характерные свидетельства, – в частности, воспоминания графа Струтынского, изданные в Кракове в 1873 году (под псевдонимом Юлий Сас), о беседе Императора Николая I с Пушкиным в Чудовом монастыре 18 сентября 1826 года. «Молодость, – сказал Пушкин, – это горячка, безумие, напасть. Ее побуждения обычно бывают благородны, в нравственном смысле даже возвышенны, но чаще всего ведут к великой глупости, а то и к большой вине. Вы, вероятно, знаете <…> я считался либералом, революционером, конспиратором, – словом, одним из самых упорных врагов монархизма и в особенности самодержавия. Таков я и был в действительности. <…> Мне казалось, что подчинение закону есть унижение, всякая власть – насилие, каждый монарх – угнетатель, тиран своей страны… <…> Но всему своя пора и свой срок <…> время изменило лихорадочный бред молодости. Все ребяческое слетело прочь. Все порочное исчезло. Сердце заговорило с умом словами небесного откровения, и послушный спасительному призыву ум вдруг опомнился, успокоился, усмирился; и когда я осмотрелся кругом, когда внимательнее, глубже вникнул в видимое, – я понял, что казавшееся доныне правдой было ложью, чтимое – заблуждением, а цели, которые я себе ставил, грозили преступлением, падением, позором! Я понял, что абсолютная свобода, не ограниченная никаким божеским законом, никакими общественными устоями, та свобода, о которой мечтают и краснобайствуют молокососы или сумасшедшие, невозможна, а если бы была возможна, то была бы гибельна как для личности, так и для общества…» [2, с. 331–332].

          В унисон Пушкину – в предназначенной для императора и его ближайшего окружения «Моей исповеди» (1828) – Вяземский, покаянно подводя итоги молодости, предлагает особую свою чуткость к социально-политическим процессам поставить на службу государственной власти: «Когда-то сказал я себе: я думаю, мое дело не действие, а ощущение. Меня должно держать как комнатный термометр: он не может ни нагреть, ни освежить покоя, но никто скорее и вернее его не почувствует настоящей температуры. Могу применить это наблюдение к себе и к службе моей. Я <…> желал бы просто быть лицом советовательным и указательным, одним словом быть при человеке истинно государственном – род служебного термометра, который мог бы ощущать и сообщать. Могу отвечать за подвижность моей ртути: она не знала бы застоя» [7, II, с. 85].

            Подведём итоги.

       Словоупотребления лексем либерал и либеральный в поэзии Вяземского немногочисленны, но показательны, в них отчетливо проявляется профетическая интуиция поэта и мыслителя, все явственнее оправдывающаяся в наши дни. К рубежу XX–XXI веков выяснилось: агрессивно-эгоистическая либеральная «демократия» пытается ввергнуть весь мир в новое – ментальное, а вслед за ним и во все другие виды рабства. Либеральный проект в его гипертрофированном развитии – это лишенная духовно-нравственных основ мировоззренческая и социально-политическая система, в центре которой – индивидуально-групповое «я», поставляемое на место Бога и законной власти; система, обеспечивающая возможность субъективно-«партийного» произвола агрессивно-беспринципных лиц и групп.

       Вяземский оказывается в оппозиции этому проекту, – как чуткий «термометр», предугадывает: от разрушения отдельной личности, зараженной интенциями личной безответственной свободы, до разрушения всеобщего – недалеко. Позитивный пафос Вяземского терминологически кратко можно охарактеризовать как либерально-консервативный – по словарному толкованию, «относящийся к традиционному либерализму; основанный на его принципах» [18, с. 538], лирический герой предстает, условно говоря, как «либеральный, свободный консерватор», который – именно в силу своего либерализма следуя принципу свободы личного выбора, – выбирает консерватизм, а вместе с ним – принцип ответственного – перед Богом, людьми и самим собой – выбора и всего остального.

Список литературы

1.           Августин Блаженный. Об истинной религии. Теологический трактат. Минск: Харвест, 2011. 1280 с.

2.           Башилов Б. История русского масонства. М.: Энц. рус. цивилизации, 2003. 640 с.

3.           Большая актуальная политическая энциклопедия: Настольная книга современного политика: 1000 актуальных понятий современной политической жизни / ред.-сост.   А. В. Беляков, О. А. Матвейчев. М.: Эксмо, 2009. 424 с.

4.           Бондаренко В. В. Вяземский. М.: Молодая гвардия, 2014. 680 с.

5.           Васильев Н. Л., Жаткин Д. Н. Словарь поэтического языка П. А. Вяземского (с приложением малоизвестных и неопубликованных его стихотворений). М.: Флинта: Наука, 2015. 424 с.

6.           Волков В. В. О фазовых переходах в лингвоконцептосфере (художественное, политическое и религиозное сознание) // Функционирование языка в социуме, тексте, индивидуальном сознании: колл. монография. Тверь: Тверской гос. ун-т, 2018. С. 72–88.

7.           Вяземский П. А. Полное собрание сочинений: в 12 т. СПб.: Изд-е графа                      С. Д. Шереметева, 1878–1896.

8.           Вяземский П. А. Стихотворения. Л.: Сов. писатель, 1958. 507 с.

9.           Вяземский П. А. Стихотворения. Л.: Сов. писатель, 1986. 544 с.

10.        Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М.: Рус. яз., 1999.

11.        Леонов В., прот. Основы православной антропологии: учеб. пособие. М.: Изд-во Моск. Патриархии Русской Православной Церкви, 2013. 456 с.

12.        Лотман Ю. М. П. А. Вяземский и движение декабристов // Лотман Ю. М. О русской литературе. Статьи и исследования (1958–1993). История русской прозы. Теория литературы. СПб.: Искусство–СПБ, 1997. С. 413–524.

13.        Прохорова И. Е. Литературно-публицистическая деятельность П. А. Вяземского «варшавского периода»: развитие либерально-конституционных идей // Вестник Московского университета. Сер. 10. Журналистика. 2005. № 3. С. 74–97.

14.        Рубцов А. Либерализм и либералы  // Знамя. 2003. № 7. [Электронный ресурс]. URL: https://magazines.gorky.media/znamia/2003/7/liberalizm-i-liberaly.html (Дата обращения: 11.01.2019.)

15.        Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: в 20 т. М.: Худож. лит., 1971. Т. 12. 752 с.

16.        Скляревская Г. Н. Словарь православной церковной культуры. М.: Астрель: АСТ, 2008. 447 с.

17.        Словарь церковно-славянского и русского языка: В 4 т. СПб.: Тип. Имп. Акад. Наук, 1847. Т. 1. 415 с.

18.        Толковый словарь русского языка начала XXI века: Актуальная лексика / под ред.    Г. Е. Скляревской. М.: Эксмо, 2008. 1136 с.

19.        Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. М.: Наука, 1986. Т. 12. 814 с.